"Сергей Эйзенштейн. "Двенадцать апостолов"" - читать интересную книгу автора

плана к тому, что в поэтике известно под названием синекдохи. А то и другое
ставлю в прямую зависимость от психологического феномена pars pro toto, то
есть от способности нашего восприятия сквозь представленную часть
воспроизводить в сознании и чувствах - целое.
Однако когда художественно возможен этот феномен? Когда закономерно и
исчерпывающе часть, частность, частный эпизод. способны заменить собой
целое?
Конечно, единственно в тех случаях, когда часть, частность или частный
эпизод - типические. То есть тогда, когда в них, как в капле воды,
действительно концентрированно отражается целое.
Образ врача с его острой бородкой, подслеповатыми глазами и близорукой
недальновидностью целиком укладывается в характерное очертание пенсне
образца пятого года, посаженного, как фокстерьер, на тонкую металлическую
цепочку, закинутую за ухо.
Совершенно так же сам эпизод восстания на "Потемкине" чисто исторически
вобрал в свой "сюжет" бесчисленное множество событий, глубоко характерных
для "генеральной репетиции Октября".
Тухлое мясо разрастается до символа нечеловеческих условий, в которых
содержались не только армия и флот, но и эксплуатируемые работники "великой
армии труда".
Сцена на юте вобрала в себя характерные черты' жестокости, с которой
царский режим подавлял всякую попытку протеста, где, когда и как бы она ни
возникала.
И эта же сцена включила в себя и не менее типичное для пятого года
ответное движение тех, кто получал приказ расправляться с восставшими.
Отказ стрелять в толпу, в массу, в народ, в своих братьев - это
характерный штрих для обстановки пятого года; им отмечено славное прошлое
многих и многих военных соединений, которые реакция бросала на подавление
восставших.
Траур около тела Вакулинчука перекликался с бесчисленными случаями,
когда похороны жертв революции становились пламенной демонстрацией и поводом
к ожесточеннейшим схваткам и расправам. В сцене над телом Вакулинчука
воплотились чувства и судьбы тех, кто на руках своих несли по Москве тело
Баумана.
Сцена на лестнице вобрала в себя и бакинскую бойню и Девятое января,
когда так же "доверчивой толпой" народ радуется весеннему воздуху свободы
пятого года и когда эти порывы так же беспощадно давит сапогами реакция, как
зверски подожгла Томский театр во время митинга разнузданная черная сотня
погромщиков.
Наконец, финал фильма, решенный победоносным проходом броненосца сквозь
адмиральскую эскадру и этим мажорным аккордом обрывающий события фильма,
совершенно так же несет в себе образ революции пятого года в целом.
Мы знаем дальнейшую судьбу исторического броненосца. Он был
интернирован в Констанце... Затем возвращен царскому правительству...
Матросы частью спаслись... Но Матюшенко, попавший в руки царских палачей,
был казнен...
Однако правильно решается именно победой финал судьбы экранного потомка
исторического броненосца.
Ибо совершенно так же сама революция пятого года, потопленная в крови,
входит в анналы истории революций прежде всего как явление объективно и