"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу автора

потихоньку пробирается вечным путем своим. Он хлебца печеного привезет. И
на кладбище едут в труской тележке, за трактором. Привычно.
Конечно, есть и третья причина: Тюрин - единственный кормилец своей
немалой, но бестолковой семьи. Там сыновья - "бурлаки", там дочка с зятем,
хоть и отдельно живут, но кормятся возле папки; там - внуки; там нет надежи
даже на хозяйку. Но об этом - молчок. Все и без слов понятно, и нечего душу
травить.
Застолье длится до темноты. Хозяева отлучаются по делам. Встретить
скотину из стада, напоить, подоить, с молоком управиться. Иная живность
требует вечерних забот. Утки да куры. И собак надо покормить, и кошек. Тоже
своего просят.
Лишь мы с Тюриным за столом неотлучно, бутылка понемногу пустеет.
Тюрин сыт и немного хмелен, всем на свете доволен. Слушаю его журливые
речи, многие из которых слышал не раз. Про то, как на херсонской судоверфи
варил он корпуса боевых кораблей и на каждый шов ставил личное клеймо.
Ответственность! Они и сейчас, может, плавают, тюринские крейсера, нас
охраняют. И про целину: как жили в палатках, как строили, как пахали.
Рассказов много. Долгая жизнь. Тюрин стрижется коротко, "под машинку", но
голова - седая. К вечеру устает. Будто и крепок еще, но годков немало. За
шестьдесят далеко-далеко. Долгая жизнь. Есть что вспомнить. Тюрин балакать
любит. Я слушаю, знаю, что сейчас он расскажет еще одну повесть: про себя и
знаменитого директора Штепо.
Вот налита последняя стопка. С чувством выпита. Тюрин глядит на меня
растроганно и благодарно. Маленькие глаза подернуты влагой. Лоб морщинится.
Там, в круглой лысой голове, созрело и расцветает счастливое. Вот оно
растекается, разглаживая морщины.
- Было дело... - начинает Тюрин. - Штепу, конечно, знаешь?
Киваю головой. Как не знать знаменитого Штепо - дважды Героя Труда,
знаменитого директора прославленного на всю страну совхоза. Хоть и в
прошлом все это, но память есть.
- Они у нас пахали в колхозе. Выручали, как передовики отстающих. А я
лишь приехал сюда, начал работать. Они на подмогу тремя звеньями прибыли.
Тракторы "Кировцы". Пахать круглосуточно. Лишь меняются трактористы, прямо
в борозде. И веришь, у них не заладилось. Бегунок. Такусенька штучка...
Тьфу! - показывает он руками малое. - А сломалось - стой. И "Кировец"
стоит. Махина! Надо везти за сто километров, на центральную усадьбу, в
совхоз. Делать: менять бегунок на новый. И снова сюда. Сутки простоя. Ты
понимаешь?!
От былой благости на лице Тюрина не остается и следа. Лишь боль и
тревога.
- И каждый день, каждый. Отвезут, заменят, а он снова ломается.
Простой на простое. Неделю мучаются. Ты понимаешь?!
Я понимаю. Серьезное дело. И серьезный рассказ. Даже сейчас, через
много лет, Тюрин переживает. И это понятно: осенняя пахота, могучие
"Кировцы" с мощными плугами стоят из-за какой-то мелочи. Но стоят! А должны
круглые сутки пахать. Где план? Где график? Райком партии каждый день "шею
мылит".
- Походил я вокруг, подумакал... - Тюрин похлопал себя по выпуклой
лысине: вот этим, мол. - Подхожу до бригадира, говорю ему: давай попытаемо.
И обсказал свою мыслю. Он руками машет: "Отстань! Заводское летит! А ты из