"Антуан Мари Роже де Сент-Экзюпери. Военный летчик" - читать интересную книгу автора

разговора становилось ясно, что Т. просто-напросто охвачен ужасом. И от
этого по лицу его разливался какой-то невозмутимый покой. Отныне Т. был как
бы недосягаем. Чувствовалось, что между ним и миром расстилается пустыня
безразличия. Никогда мне не приходилось наблюдать, чтобы нервное возбуждение
проявлялось у кого-либо в такой форме.
- Ни в коем случае нельзя было посылать его в тот день, - говорил
впоследствии майор.
В тот день, когда майор объявил ему о вылете, Т. не только побледнел,
но даже начал улыбаться. Просто улыбаться. Так, должно быть, улыбаются под
пыткой, когда палач уже переходит всякие границы.
- Вам нездоровится. Я вас заменю...
- Нет, господин майор. Раз очередь моя, значит, моя.
И Т., вытянувшись перед майором, глядел на него в упор, не шевелясь.
- Но если вы не уверены в себе...
- Сегодня моя очередь, господин майор, моя.
- Послушайте, Т. ...
- Господин майор...
Т. словно превратился в каменную глыбу.
- И я разрешил ему лететь, - добавил Алиас.
То, что произошло потом, так и осталось загадкой. Т., стрелок на борту
самолета, обнаружил, что его пытается атаковать вражеский истребитель. Но у
этого истребителя заклинило пулеметы, и он повернул обратно. Пилот и Т.
переговаривались почти до самого возвращения на базу, причем пилот не
заметил ничего необычного. Но за пять минут до посадки стрелок перестал ему
отвечать.
А вечером Т. нашли с проломленным черепом, его ударило хвостовым
оперением. Он прыгнул с парашютом в труднейших условиях, на полной скорости,
причем над своей территорией, когда ему уже не грозила никакая опасность.
Появление истребителя было для него призывным сигналом, и он не устоял.
- Идите одеваться, - говорит нам майор, - вылет в пять тридцать.
- До свиданья, господин майор.
Майор отвечает неопределенным жестом. Суеверие? Так как у меня погасла
сигарета и я безуспешно шарю в карманах, он добавляет:
- Почему у вас никогда нет спичек?
Он прав. И, напутствуемый этими прощальными словами, я выхожу,
спрашивая себя: "Почему у меня никогда нет спичек?"
- Не нравится ему это задание, - замечает Дютертр.
А я думаю: ему наплевать! Но, несправедливо осуждая Алиаса, я имею в
виду не его. Меня поражает то, чего никто не желает признать: жизнь Духа
иногда прерывается. Только жизнь Разума непрерывна или почти непрерывна. Моя
способность размышлять не претерпевает больших изменений. Для Духа же важны
не сами вещи, а связующий их смысл. Подлинное лицо вещей, которое он
постигает сквозь внешнюю оболочку. И Дух переходит от ясновидения к
абсолютной слепоте. Настает час, и тот, кто любит свой дом, вдруг
обнаруживает, что это не более чем скопище разрозненных предметов. Настает
час, и тот, кто любит свою жену, начинает видеть в любви одни лишь заботы,
неприятности и неудобства. Настает час, и тот, кто наслаждался какой-то
мелодией, становится к ней совершенно равнодушным. Настанет час, как
сегодня, - и я уже не понимаю свою родину. Родина - это не совокупность
провинций, обычаев, предметов, которые всегда может охватить мой разум.