"Антуан Мари Роже де Сент-Экзюпери. Военный летчик" - читать интересную книгу автора

Родина - это Сущность. И вот наступает час, когда я вдруг обнаруживаю, что
перестал видеть Сущность.
Майор Алиас провел всю ночь у генерала в чисто логических спорах. А
чистая логика разрушает жизнь Духа. Потом, на обратном пути, его измотали
бесконечные дорожные заторы. Вернувшись в группу, он столкнулся со
множеством мелочей, тех, что гложут понемногу, как бесчисленные последствия
горного обвала, задержать который невозможно. И наконец он вызвал нас, чтобы
послать на невыполнимое задание. Мы - это часть всеобщей неразберихи. Мы для
майора - не Сент-Экзюпери или Дютертр, наделенные каждый своим собственным
даром видеть вещи или не видеть их, думать, ходить, пить, улыбаться. Мы -
куски какого-то огромного сооружения, и, чтобы постичь его в целом,
требуется больше времени, большая тишина и большее отдаление... Если бы я
страдал нервным тиком, Алиас заметил бы только этот тик. Он послал бы в
полет над Аррасом только представление об этом тике. В хаосе навалившихся на
него задач, в этой низвергающейся лавине мы сами распались на куски. Голос.
Нос. Тик. А куски не волнуют.
Это относится не только к майору Алиасу, но и ко всем людям. Когда мы
хлопочем об устройстве похорон, то, как бы мы ни любили умершего, мы не
вступаем в соприкосновение со смертью. Смерть - это нечто огромное. Это
новая цепь связей с мыслями, вещами, привычками умершего. Это новый
миропорядок. С виду как будто ничего не изменилось, на самом же деле
изменилось все. Страницы в книге те же, но смысл ее стал иным. Чтобы
почувствовать смерть, мы должны представить себе те часы, когда нам нужен
покойный. Именно тогда нам его и недостает. Представить себе часы, когда он
мог бы нуждаться в нас. Но он в нас больше не нуждается. Представить себе
час дружеского посещения. И почувствовать его пустоту. Мы привыкли видеть
жизнь в перспективе. Но в день похорон нет ни перспективы, ни пространства.
Покойный в нашем сознании еще разъят на куски. В день похорон мы суетимся,
пожимаем руки настоящим или мнимым друзьям, занимаемся мелочами. Покойный
умрет только завтра, в тишине. Он явится нам в своей цельности, чтобы во
всей своей цельности оторваться от нашего существа. И тогда мы закричим
оттого, что он уходит и мы не можем его удержать.
Я не люблю лубочных картинок, изображающих войну. На них суровый воин
утирает слезу и прячет волнение за ворчливыми шутками. Это вранье. Суровый
воин ничего не прячет. Если он отпускает шутку, значит, шутка у него на уме.
Дело не в личных достоинствах. Майор Алиас - сердечный человек. Если мы
не вернемся, он, возможно, будет оплакивать нас больше, чем кто-либо другой.
При условии, что в его сознании будем мы, а не те или иные частности. При
условии, что наступит тишина и он сможет воссоздать нас. Потому что если
сегодня ночью преследующий нас судебный исполнитель снова заставит группу
перебазироваться, то в лавине забот сломавшееся колесо какого-нибудь
грузовика на время вытеснит нашу смерть из его сознания. И Алиас забудет нас
оплакать.
Так и я, отправляясь на задание, думаю не о борьбе Запада с нацизмом. Я
думаю о насущных мелочах. О бессмысленности полета над Аррасом на высоте
семисот метров. О бесполезности ожидаемых от нас сведений. О медленном
одевании, которое кажется мне облачением в одежду смертника. А потом о
перчатках. Я потерял перчатки. Где, черт побери, я раздобуду перчатки?
Я уже не вижу собора, в котором живу.
Я облачаюсь для служения мертвому богу.