"Мирча Элиаде. Очерки сравнительного религиоведения " - читать интересную книгу автора

свидетельств, практически безгранична. Притом, с одной стороны (как и в
отношении всего исторического материала), то, чем мы располагаем,
сохранилось более или менее случайно (это касается не только письменных
текстов, но и памятников, мемориальных надписей, устных традиций и обычаев).
С другой - сохраненное случаем поступает к нам из множества различных
источников. Если, к примеру, для реконструкции ранних форм древнегреческой
религии нам приходится довольствоваться немногими сохранившимися текстами,
несколькими надписями, несколькими поврежденным и памятниками и несколькими
вставными предметами, то для реконструкции германских или славянских религий
мы вынуждены обращаться к фольклорному материалу, мирясь с тем риском,
который неизбежно присутствует в работе с таким материалом и в его
интерпретации. Руническая надпись, миф, записанный через несколько веков
после того, как его перестали понимать, несколько символических гравюр,
несколько протоисторических памятников, множество ритуалов и народных легенд
прошлого века - можно ли представить себе что-либо более разношерстное, чем
фактический материал, которым располагают историки германских и славянских
религий?* Подобное смешение было бы допустимо при изучении одной религии, но
оно серьезно осложняет задачу, когда речь идет о сравнительном изучении
религий или попытке охвата большого числа модальностей сакрального.
______________
* Возможности исследования славянской и германской дохристианских
религий существенно различаются. Если первая является преимущественно
предметом реконструкции, базирующейся в основном на данных фольклора, то
источниковой базой для изучения второй являются аутентичные древнеисландские
тексты, записанные в XIII в.: таковы "Старшая Эдда", "Младшая Эдда" Снорри
Стурлусона и др. - Прим. В.П.

Дело обстоит приблизительно так, как если бы критику пришлось писать
историю французской литературы, не располагая никаким материалом, кроме
фрагментов Расина, испанского перевода Лабрюйера, нескольких текстов,
цитированных иностранным критиком, литературных воспоминаний отдельных
путешественников и дипломатов, каталога провинциальной библиотеки, записей и
контрольных работ, выполненных школьником, и еще какого-то количества
подобного рода свидетельств. Но именно такова информация, которой
располагает историк религий: несколько фрагментов обширной культовой устной
традиции (продукции исключительно одного общественного класса), отдельные
упоминания в записках путешественников, материалы, собранные иностранными
миссионерами, суждения, извлеченные из светской литературы, немного
памятников, надписей и те реминисценции, что сохранились в народных обрядах.
Конечно же все исторические науки ограничены в своих возможностях такого
рода отрывочным и случайным наследием. Но предприятие историка религий
представляется много более дерзким, чем то, что делает любой другой историк,
которому нужно восстановить событие или ряд событий на основе сохранившегося
скудного материала. Он должен не только проследить историю некоторой
иерофании (ритуала, мифа, божества или культа), но в первую очередь понять и
сделать понятной модальность сакрального, раскрываемую этой иерофанией. И
если интерпретация иерофании есть само по себе дело нелегкое, то
разнородность и случайный характер доступного нам материала делают его много
более трудным. Представьте себе положение буддиста, у которого - чтобы
понять христианство - нет ничего, кроме отрывков из Евангелия, католического