"Харлан Эллисон. Ночной дозор (другой перевод)" - читать интересную книгу автора

неизвестно чего!
Сначала он думал, что свихнется. Буквально во всем была выматывающая
душу монотонность. Доведенное до предела однообразие. Тяжелейшее испытание
- наблюдать, наблюдать, наблюдать. Спать, питаться самовосполняющимися
продуктами из растительного отсека, читать, снова спать, опять перечитывать
книги, пока кассеты не потрескаются и не развалятся. Чинить их и снова
читать. Невыносимо было помнить наизусть каждую следующую страницу!
Феррено мог наизусть декламировать "Красное и черное" Стендаля,
"Смерть после полудня" Хемингуэя, "Моби Дика" Мелвилла - пока сами слова не
теряли своего смысла, странно и непривычно отзываясь у него в голове.
Поначалу он жил в грязи, швыряя все, что попадалось под руку, в
закругления стен и потолка. Вещи были сделаны так, что отскакивали и
гнулись, но не ломались. А стены амортизировали брошенный стакан или удар
кулаком- Потом пришла предельная аккуратность. Потом умеренность. И в конце
концов - педантичная дотошность пожилого человека, у которого все должно
находиться на своих местах.
Отсутствие женщин долгое время было для Феррено постоянным кошмаром.
Беспокойными ночами он просыпался, плавая в собственном поту, ощущая все
усиливающуюся боль в паху и животе. Все тело горело от жажды. Приходилось
постепенно это преодолевать. Он даже предпринял эмаскуляцию - ничего,
конечно, не помогло. Все это ушло только вместе с его молодостью.
Феррено привык разговаривать сам с собой. Но не потому, что сходил с
ума. Просто боялся потерять способность к членораздельной речи.
Впрочем, в первые годы безумие не раз к нему подступало. Безрассудная,
разрывающая сердце потребность выбраться! Наружу! Наружу! Пусть даже на
безвоздушную поверхность Камня! Хотя бы умереть! Покончить с этим никчемным
существованием.
Но выхода, по замыслу конструкторов, Квонсет просто не имел. То
отверстие в корпусе из пластали, которое поручители Феррено использовали
как выход, было наглухо задраено. Пути наружу не существовало.
Безумие подступало нередко.
Но не зря выбрали именно Феррено. Он отчаянно цеплялся за свою
вменяемость, понимая, что в этом его единственное спасение. Он слишком
хорошо понимал, что куда страшнее кончить свои дни в Квонсете беспомощным
маньяком, чем остаться в здравом уме.
Феррено снова вошел в колею и вскоре примирился со своей жизнью в этой
скорлупке. Он ждал. Ничего другого просто не оставалось. И в этом ожидании
его неистовая взвинченность сменилась отрешенностью. Сначала Квонсет
казался ему тюрьмой, потом гробом. Наконец он решил, что это кромешная тьма
Преисподней. И все же в любую ночь он мог проснуться, задыхаясь, - в горле
стоял плотный комок, а руки превращались в клешни, что яростно скребли
губчатую резину спальной кушетки.
Время куда-то уходило. Но буквально в следующий миг Феррено уже не мог
сказать, что было в предыдущий.
Жизнь его превратилась в сплошную уборку и чистку. Подчас вряд ли он и
вправду жил. Только благодаря герметизированному автоматическому календарю
Феррено узнавал, что проходят годы - один за другим.
И снова, снова и снова - тупой и сонный глазище зуммера тревоги, что
таращился на него из углубления в потолке.
Глаз был связан со сканерами, громоздившимися по ту сторону купола