"Дмитрий Емец. Две старухи" - читать интересную книгу автора

Далее мы пропускаем целый период, несколько десятилетий, о которых нам
ничего не известно и которые, собственно, и составляли ее жизнь, и вновь
встречаемся с Никитичной уже в старости. Именно старость, как можно
предполагать, стала периодом расцвета ее личности, ибо молодость и зрелость
ее, задавленные работой, едва ли были ярки и позволяли ее раскрыть
неординарность и своеобычность ее натуры. Почти наверняка в эти несколько
прошедших десятилетий, выпавших из нашего повествования, у Никитичны были
какие-то увлечения, была любовь и связанные с ней мучительные драмы, но к
финишу они пришла совершенно одинокой, растерявшей даже тех родных, что у нее
были, без детей, без спутников, без красоты, с минимумом здоровья и почти без
имущества, если не считать накопившегося за годы случайного барахла и одной
комнаты в коммуналке, выделенной ей после расселения общежития.
И вот тут-то, у разбитого, можно сказать, корыта, в самом отчаянном и
полунищем положении, произошло невероятное, и оригинальность, авантюрность и
оптимизм Марьи Никитичны, свойственные ей и прежде, забили широким вольным
ключом.
О покойниках обычно говорят, что они были красивы, если не в свои
последние дни, то в молодости. О Никитичне же мы этого говорить не будем. Едва
ли красота была ей свойственна, она была вообще вне красоты как понятия. У нее
было простое, с мягкими чертами русское лицо, светлые редкие брови, русые,
впоследствии довольно быстро поседевшие волосы. Росту она была среднего,
кряжистая, сильная, под старость склонная к полноте. Ее раздавленные работой с
землей большие руки редко бывали спокойны - их постоянно тянуло что-то
трогать, комкать или оправлять. Когда-то, очевидно, Никитична была сильна - и
теперь еще по привычке она часто бралась за тяжелые предметы, пыталась двигать
громоздкий буфет или, расправляя ковер, приподнимала край дивана.
Часто из ее квартиры доносился грохот и призывы о помощи: это означало,
что старуха, пытаясь взгромоздиться на стул или стол, чтобы достать что-нибудь
со шкафа, обрушивалась вниз и не могла сама встать. Несмотря на то, что
происходили такие падения довольно часто и сопровождались большим шумом,
крепкое сложение Никитичны позволяло ей отделываться лишь незначительными
ушибами и испугом.
Казалось бы, во многих отношениях Никитична была вполне обычная русская
старуха, однако во взгляде ее - глаза у нее были какого-то неясного,
смешанного цвета, не то серые, не то серовато-зеленые - было нечто такое, что
сразу решительно выводило ее из общего ряда. На самое первое определение, это
была бесшабашность, соединенная с самой глобальной простотой и наивностью.
Никитична действительно была очень проста, но простота ее была не дурковатая,
а всеобъемлющая, захлестывающая, позволяющая ей не оглядываться на окружающих,
не пугаться их мнения и автономно существовать по собственным смутно
осознаваемым нравственным законам. В чем были эти нравственные законы - Бог
его знает, но они безусловно были и всеми ощущались. Материальные, родственные
ли узы этого мира не тяготили Никитичну, не имели над ней никакой власти и
очень быстро соскочили с нее, что еще раз подчеркивается легкостью и
неосновательностью ее смерти, не оставившей на ее могиле даже положенного по
кладбищенскому распорядку креста с завитушками.

* * *

С окружающими Никитична особенно не церемонилась, полагая в простоте