"Дмитрий Емец. Две старухи" - читать интересную книгу автора

захлебывающиеся тиканьем часы. В общении же она искала не общения: то есть не
передачи и не получения определенной информации, а чего-то другого. Возможно,
ей надо было просто увидеть человека. Зачем-то посмотреть ему в глаза. Зачем -
неизвестно.
Разговор Никитичны не был растекающимся бредом маразматической, впавшей в
расслабление памяти старухи. Напротив он был всегда очень лаконичен, емок и
краток, хотя часто и непонятен. В разговоре этом проявлялась блаженная
"странность" и вместе с тем собранность её натуры.
Читать Никитична не умела, знала только цифры. Телефоны множества ее
знакомых цветным карандашом царапались на самых неподходящих клочках: газетных
полях, рецептах, обувных картонках, засаленных тетрадных листках. Собранные
вместе, все эти каракули бережно сохранялись в одном из "ридикюльчиков". Как
старуха отличала их - а всех бумажек было хорошо за сотню - неизвестно. Должно
быть, ее цепкая память схватывала разные малоотличительные признаки: загнутые
уголки, пятна, форму клочка или рисунок на обратной стороне картонки. Впрочем,
бывало и такое, что Никитична путалась и тогда за помощью обращалась всё к тем
же соседям.
Происходило это примерно так. В шестом-седьмом часу утра - а бабка была
птичка ранняя - звонок квартиры номер 8, в которой проживала Ирина Олеговна
Симахович оживал. Через несколько времени в коридоре раздавалось шарканье
тапок. Ирина Олеговна тоже уже не спала, однако, как женщина склонная к
актерству, напускала на лицо соответствующее выражение.
- Как же так как можно, Никитична? У меня жуткое давление, перед глазами
круги. Я приняла снотворное и еле-еле забылась сном. Это бандитизм,
хулиганство, - говорила она тем стонущим голосом, каким умные люди обычно
общаются с теми, кого считают ниже и глупее себя.
Никитична вздыхала и начинала переминаться, как вздыхает и переминается
цирковой медведь, которого требуют показать незнакомый ему фокус.
- Тады я попозже зайду... - говорила она.
- Нет, не уходи. Я все равно уже не засну. Что ты хотела? - с соблюдением
необходимой трагичности говорила Ирина Олеговна, очень довольная, что может
посредством Никитичны чувствовать себя несчастной.
Старуха не заставляла себя упрашивать.
- Ты, девка, найди мне Анну! - требовала она, звучно открывая свой
"ридикюльчик" .
Мадам Симахович протягивала руку и двумя пальцами, далеко отставляя
мизинец, начинала брезгливо рыться в "ридикюльчике".
- Как же я тебе ее найду, Марья? Тут же ничего не подписано, - произносила
она с бесконечным мученическим терпением.

* * *

Надо сказать, что Ирина Олеговна, уж коль скоро зашла о ней речь, обладала
громадным набором всевозможных страдальческих жестов и ужимок. Бог его знает,
откуда у лица ее - самого заурядного худощавого лица с довольно вертким,
правда, носом, - появлялось столько артистических способностей, столько
гибкости и выразительности, когда требовалось передать нечто страдальческое. С
помощью беднейшего набора средств, состоявшего всего лишь из носа, губ, пары
щек и выпуклых, утопавших в тяжелых веках, глаз, она ухитрялась передавать
такие мириады выражений, от обилия и многообразия которых пришла бы в зависть