"Дмитрий Емец. Какие чувства связывали Акакия Башмачкина с его шинелью? (Толкования повести Н.В.Гоголя)" - читать интересную книгу автора

Существует немного произведений мировой классики, которые привлекли бы
столько же внимания литературоведов, исследователей и интерпретаторов, как
повесть Гоголя "Шинель". В настоящее время в мире насчитывается огромное
количество работ, посвященных этому шедевру гоголевской прозы.
Однако несмотря на целый ряд различий, во всем множестве этих исследований
есть нечто общее, что позволяет разбить их на несколько больших групп.
Как замечает американский профессор Д. Фангер, все предпринятые когда-либо
истолкования повести "Шинель" можно условно разделить на четыре пересекающиеся
категории: общественную, этическую, религиозную и эстетическую. Каждое из этих
начал уже не раз было принято за главное в повести (73, 57).
Общественное истолкование подчеркивало социальную сторону "Шинели". Акакий
Акакиевич рассматривался как типичнейший "маленький человек", жертва
бюрократической иерархической системы и равнодушия.
Этическое или гуманистическое истолкование строилось на "жалостливых и
сентиментальных" моментах "Шинели", "гуманном месте", призыве к великодушию и
равенству, который слышался в слабом протесте Акакия Акакиевича против
канцелярских шуток: ""Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?" - и в этих
проникающих словах звенели другие слова: "Я брат твой""(2, т.3, 111).
Наконец, эстетическое начало, выдвинувшееся на первый план в работах XX
века, фокусировалось главным образом на форме повести как на средоточии ее
ценности. Например, Б.О.Эйхенбаум, увидел в "Шинели" не столько повесть,
сколько сугубо художественный, квази-театральный монолог, образец свободы
писателя, вольного "нарушать обычные пропорции мира" и "соединять
несоединимое"(85, 306-326). Основываясь на этом взгляде, структуралисты
обнаружили добавочные уровни значений в "Шинели".
Однако целью данной работы является не этическое, эстетическое или
общественное истолкование "Шинели", а влияние на повесть жития св.Акакия в
частности и агиографического жанра в целом.
Впервые в науку параллель Башмачкин - св. Акакий ввел голландский ученый
Ф.Дриссен (27). Его соотечественник Й ван дер Энг упоминал о находке Дриссена
в своем докладе на IV Международном съезде славистов. Пересказывая текст жития
об Акакии, Дриссен не анализирует своеобразие жанра гоголевской повести и не
останавливается на тонкостях ее сюжетного плетения. Его наблюдения - на уровне
обычной переклички сюжета жития, который, по мнению Й ван дер Энга, "настолько
совпадает с сюжетом повести", что "о случайности не может быть и речи" (31,
95).
Указание на то, что житие Акакия имеет отношение к повести Гоголя есть и в
книге В.Б. Шкловского "Энергия заблуждения" (83, 314).
Г.П.Макогоненко тоже обращается к цитированию жития и связывает его с
решением финала, с его фантастикой (49, 318). Связь "Лествицы" и "Шинели"
Гоголя исследуется в статье Ч. де Лотто "Лествица "Шинели" (22).
Исследовательница делает выводы о несомненной перекличке "Шинели" с
"Лествицей" преподобного Иоанна Синайского и об ориентации образа Акакия
Акакиевича на житие св. Акакия, приведенное в "Лествице".
На связь "Шинели" со страданиями сорока Севастийских мучеников было
указано в работе финского ученого Э. Пеуранен "Акакий Акакиевич Башмачкин и
Святой Акакий" (30).
С.Г.Бочаров показал, что структура повести зиждется на том факте, что у
героя "нет отношения к жизни в первом лице" (нет "я"); следовательно, он
полностью заключен в причудливое повествование автора, которое драматизирует