"Дмитрий Емец. Какие чувства связывали Акакия Башмачкина с его шинелью? (Толкования повести Н.В.Гоголя)" - читать интересную книгу автора

объясняется разноголосица мнений.
Например, И.Анненский оценивал финал повести несколько абстрактно - как
"торжество правды"(6, 104). И.Гроссман-Рощин в своих "Рассказах об искусстве"
видел в финале повести проявление революционной фантастики, то есть тему
победоносного революционного бунта (15, 195). В советском гоголеведении уже в
сороковые годы содержание финала "Шинели" понималось более сдержанно - как
изображение посмертного бунта Башмачкина против "значительных лиц", то есть
как грозная возможность бунта, а не ее реализация (18, 306). Позднее тема
бунта в эпилоге повести была осмыслена как борьба не героя, а автора против
деспотизма сильных мира (44, 37), как выражение и мести и возмездия слабых
(26, 37), т.е. как еще одна смысловая грань темы бунта. Значение финала
исследователи связывали не только с образом Башмачкина, но и образом
значительного лица. И нередко получалось, что повесть написана лишь для того,
чтобы показать раскаяние генерала (67, 21).
Стремясь разгадать тайну "Шинели", ученые обратились к рассмотрению ее
структуры, поэтики, но и здесь не наблюдается единства оценок. Исследователей
привлекла проблема соотношения реального и фантастического в эпилоге.
Ю.Н.Тынянов считал, что образ Башмачкина-мертвеца - только гротескная маска,
необходимая для пародийных целей Гоголя, а фантастическая ситуация финала -
только игровая ситуация (70, 202-203).
Й ван дер Энг в образе Башмачкина-мертвеца увидел психологическую
реализацию воспаленного воображения генерала (31, 231). Эта точка зрения в
чем-то смыкается с мнением известного психолога В.Н.Мочульского, который понял
образ Башмачкина-мертвеца как олицетворение совести значительного лица, т.е.
как проблему нравственную (55).
В последнее время соотношение реального и фантастического в образе
Башмачкина осмыслена как гротескная несовместимость образа мстящего мертвеца с
реальной действительностью (81, 23). Ю.В.Манн в финале повести увидел
контрастную смену социально-бытовой истории о титулярном советнике
фантастическим окончанием как особое намерение Гоголя оставить содержание
"Шинели" неразрешимым "на уровне проблематическом" (47, 102).
Возникновение в финале повести рассказа о похождениях мертвеца, похожего
будто бы на Акакия Акакиевича и снимающего шинели с чиновников разных рангов,
является одним из самых загадочных мест "Шинели". Некоторые исследователи
вообще обходят финал повести и заканчивают рассмотрение ее смертью Башмачкина.
Другие видят смысл финала в том, что Гоголь в фантастической форме выразил
"протест". Г.А.Гуковский считает, что финал нужен для показа
"взбунтовавшегося" Башмачкина. "Если в "Шинели" все-таки звучит некое грозное
предупреждение, то звучит оно не помимо Гоголя, и значит это, что в Гоголе
1839-1841 годов боролись два противоречивых идейных начала: одно - давшее нам
всего великого Гоголя, другое - приведшее его к падению "Выбранных мест..." И
именно поэтому, что все же в "Шинели" еще сильно было первое, хотя и нимало не
революционное, но протестующее, непримиримое ко злу и демократическое начало,
"Шинель" смогла стать великим произведением" (18, 357).
Н.В.Фридман вслед за другими также утверждает, что Башмачкин в финале
повести "олицетворяет возмездие, выполнив свою роль мстителя", - он "не
успокаивается до тех пор, пока не снимет шинель со значительного лица" (74,
172-173, 175).
Господствующая точка зрения сводится к тому, что финал нужен для показа
"протеста", "возмездия", "бунта", "мщения" обидчику генералу - "значительному