"Мартин Эмис. На лоне лондонских полей" - читать интересную книгу автора

чего-то боится. Должно быть, он боится лондонской бедноты.

Минули три дня - и я готов. Я готов писать. Слышу, как хрустят костяшки
моих пальцев. Настоящая жизнь проходит так быстро, что я не могу больше
медлить. Это невероятно. Два десятилетия причудливой пытки, два десятилетия
не-начинания, и - нежданно-негаданно - я готов. Что ж, этому году всегда
было предначертано стать годом странного поведения. Позвольте мне сказать с
должной скромностью и осторожностью, что я располагаю неким заделом для
по-настоящему кусачего триллерочка. К тому же оригинального, в некотором
смысле. Не кто-это-сделал. Скорее, почему-это-сделано. Ощущаю нечто
болезненно-восторженное. Чувствую себя совершенно зеленым. Перенося на
бумагу мгновения подлинной жизни, я, думаю, романист в меньшей степени,
нежели самый чопорный клерикал. А если говорить о технике, то здесь,
полагаю, я тоже второстепенен по отношению к факту, но - к чертям это все с
некоторых пор. Я сегодня проснулся и подумал: если Лондон - это паучья сеть,
то кем выступаю в нем я? Быть может, я муха. Я - муха.

Быстрее же. Я всегда полагал, что начну с той, кому предначертано быть
убитой, с нее, с Николь Сикс. Но нет, это уже не кажется вполне правильным.
Начнем-ка мы с плохого парня. Да. С Кита. Начнем-ка с убийцы.

Глава 1. Убийца

Кит Талант был гадким парнем. Кит Талант был крайне гадким парнем.
Возможно, вы сказали бы, что он был мерзким парнем. Но не самым паршивым, не
наимерзейшим. Были парни куда гаже. Где? Ну, например, в воспаленно-горячем
свете того универсама единых цен, - были они в бежевых фуфайках, с
монтировками в руках, в каждом из них бултыхалось по упаковке "Особого", и
была свалка-драка возле дверей, и грязные угрозы, и удар локтем по черной
шее завывающей тетки, и потом - ржавая машина, в которой их поджидала
блондинка... и прочь, прочь, чтобы сотворить еще что-нибудь, что-нибудь еще;
все, что только понадобится. Что за рты красовались на лицах у этих
наихудших парней, что за глаза полыхали на этих лицах! Внутри этих глаз - по
крошечной неулыбчивой вселенной... Но нет. Кит не был гадок настолько. Он
обладал спасительными добродетелями и не испытывал беспричинной ненависти к
людям. Не ненавидел их просто так. Кругозор его был, по меньшей мере,
многорасовым - да-да, вот так, бездумно, опрометчиво и беспомощно. Интимные
свидания с женщинами самых разных оттенков кожи каким-то образом смягчили
его сердце. У всех его спасительных добродетелей были имена. Как насчет
Фетнаб и Фатим, которых он знал, Нкетчи и Игбал, Мичико и Богуслав,
Рамсаверти и Раджавари?! Кит в этом смысле был человеком мира. Они были
щелями в его угольно-черном панцире: всех их благословил Господь.

Хотя Киту нравилось в себе почти все, он ненавидел эти свои сулящие
искупление черты. На его взгляд, они составляли его единственный
значительный недостаток - один его трагический изъян. Когда подоспело время,
в конторе возле погрузочной пристани на заводе, что стоит в стороне от шоссе
М4 неподалеку от Бристоля, Кит, втиснувший огромную свою рожу в нейлоновый
чулок с прорезями, глядя на непокорную женщину, которая, хоть и дрожала, не
прекращала, однако, отрицательно мотать головой, и слыша, как Чик Перчес и