"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

товарищ в габардине. Не сочтите, ради Бога, за шутку. Какие уж тут шутки, когда
человек с ружьем стоит на посту. Я до того с ним сроднился, что буквально места
себе не находил, ежели по каким-то причинам не мог с ним поздороваться!
У товарища была звонкая уголовно-поэтическая фамилия -- Щипачев! Как это ни
странно, он тоже уважал стихи...
Но об этом как-нибудь после, а сейчас -- Господи, прямо аж сердце замирает! --
сейчас о ней, да нет же, не об Идее... Увы, о другой -- где он, где
нитроглицерин?! -- ... О!.. О лучшей школьной подруге моей цыпочки -- о
Даздраперме П., о ней, погубительнице!..
Я ведь эту нехитрую аббревиатурочку разгадал сразу же, чем, помнится,
по-хорошему порадовал и даже больше того -- обнадежил свою домохозяйку. Хотя --
чего уж тут такого хитрого: ну, Да-здра-пер-ма -- то бишь -- Да здравствует
Первое мая, день солидарности всех трудящихся. Элементарно. Другой вопрос, о
какой солидарности шла речь -- о нашей, земной -- международной и крепко
замаранной поляками или же об ихней -- межрегиональной, да к тому же еще -- не
всех стран, а всех родов войск. Но это уже, повторяю, совсем другой вопрос. К
тому же -- чуть ли не политический...
Итак, Даздраперма. Подруга семьи с хорошо закодированной, в отличие от имени,
фамилией. Она звонила рано, в 17.30 по местному.
-- Па-адъем! -- орала она в трубку веселым басом. -- Подмыться, побриться,
заправить коечки, проветрить помещение!
И, заржав, давала мне, бывшему радисту, АС -- ждите -- на двенадцать часов.
Так он и начинался -- почитай что каждый день нашей с Идусиком совместной жизни
-- с ее по-армейски незатейливых напутствий.
По вечерам -- ровно в 5.30 -- она являлась к нам лично -- крупная (куда там
Ляхиной!), горлопанистая, пахнущая казармой и тринитротолуолом, всегда
почему-то в мокрой, точно на улице шел дождь, плащпалатке, в каске, в кирзовых,
с налипшими кусками глины, сапожищах.
Она бухала чугунным своим кулаком во входную дверь, крючочек, естественно, не
выдерживал. Даздраперма без предупреждения вламывалась в нашу спальню:
"Здравствуйте, посрамши! А вот и я!.." Мы с Идусиком, застигнутые врасплох,
вскакивали, как по тревоге! -- два-раз! -- и вот мы уже бежим, бежим, взявшись
за руки, как дети, на Литейный в Дом офицеров, то есть, прошу прощения, -- я
хотел сказать в Дом сержантов и старшин. Я, в полосатой пижаме, как коренник --
посредине, они -- пристяжные мои -- по бокам. Слева -- Идея Марксэновна в
революционном кожанчике, в розовой косыночке, с антикварным маузером на бедре,
слева -- жопа Даздраперма -- вечно со своими хамскими подмигами, с
подтыкиваньями в бок локотком, неущипно плотнотелая, языкастая, до корней волос
выбеленная, как Мерлин Монро, пергидролем.
С 5-ти до 3.50-ти шли теоретические занятия на ВКСВГ, то бишь на Высших Курсах
Строителей Военного Гуманизма. По окончании лекций на сцену выносили
"Панасоник" и в качестве иллюстративного материала смотрели по "кабелю"
бездуховную американскую кинопродукцию: всяких там "Рейнменов",
"Блейдраннеров", тьфу, ведь и не выговоришь! -- "Терминаторов" и прочих
"Крестных отцов". Между прочим, именно там, в Тартаристане, как я назвал этот,
параллельный нашему Мир Четвертой Пуговицы, именно там я наконец, и посмотрел
все до единого фильмы про Джеймса Бонда.
Вспоминаю дусика из Военно-Спиритуалистической Академии. Господи, в чем и душа
держалась, а ведь так, помню, пронял меня, что до сих пор не могу опомниться.
Лекция его называлась: "Клиническая смерть как способ ноль-транспортировки в