"Виктор Эмский. Адью-гудбай, душа моя!" - читать интересную книгу автора

-- Во-во, она самая. Жри от пуза, вражеский лазутчик! И шоб, когда опять
ламбадировать будем, шоб никаких таких "чэпэ" больше не было!
-- А ты?.. с нами, -- не веря своему счастью, пролепетал вечно голодный
Тюхин.
-- Как же -- разбежалась и нога в говне! -- деликатно отказалась Даздраперма.
Мало того, она достала откуда-то из-под юбки три буханки родимой нашей
солдатской черняшечки, а когда я принял их в обе руки, воспользовалась моментом
и дернула меня за... ну, в общем, за эти самые. И взгоготнула и, откозыряв,
удалилась, хабалка пригородная!..
Ах, если б я и впрямь обладал волшебным даром болгарской бабушки Ванги, тем
жутковатым талантом ясновиденья, который ненадолго заподозрил во мне
слепец-провиденциалист Ричард Иванович! О, если бы!.. Ведь это именно она --
эта вот эстонская, трофейная, да плюс наш, пропади он пропадом, -- ржаной --
переквашенный, плохопропеченный... О, Господи, Господи!..
А тот звонок, которого мы ждали, раздался минут на десять позже условленного
срока.
-- А вот это -- он! -- побледнела Идея Марксэновна.
Я, как и было договорено, метнулся к телефонному аппарату.
-- Да, слушаю вас!
-- Ку-ку... ку-ку... ку-ку, -- трижды прокуковала кукушечка, не моя, не
деревянная. И все. И пошли гудки отбоя, которые тут же прервались и послышался
встревоженный голос Дежурного по Кухне:
-- Шо?! Хто звонил?..
Я не стал лукавить:
-- Кукушка, -- честно сказал я.
-- Карэло-хвынская, со снайпэрской гвынтовкой?
Я повесил трубку. Итак, Марксэн Трансмарсович Вовкин-Морковкин, таинственный
свидетель и очевидец и мой, в некотором смысле, тесть дал знать, что будет
ждать нас в три часа ночи в Таврическом саду у пруда.
-- Ну что -- пойдешь? -- испытующе глядя на меня, спросила Идея Марксэновна.
-- А то нет, елки зеленые! -- с каким-то совершенно неестественным для
покойника одушевлением ответил я.
Любите ли вы Невский проспект? Лично я терпеть не могу. Особенно днем, в часы
пик, да к тому же в эту нашу с вами смутную, межеумочно-промежуточную, перед
посадкой пришельцев из Светлого Будущего пору, когда и в троллейбус-то сесть
нет никакой человеческой возможности. Тихая, почти провинциальная (чуть не
обмолвился -- провиденциальная!) Тверская всегда была ближе и роднее моему
сердцу, хотя бы потому, что я бегал по ней, задрав штанцы, с железным обручем
от пивной бочки на проволочном крючке. Бегал от тубдиспансера (на этом месте
сейчас бывший ДПП) и аж до решетки сада -- самого Таврического на свете... "Под
ноги, под ноги гляди! Убьешься!.."
Бог ты мой, какие дивные, какие сентиментальные воспоминания обуревали меня,
Тюхина, в ту памятную ночь! И хотя от нашего с Идусиком дома до сада, который
здесь, в стране Четвертой Пуговицы, опутался колючей проволокой и -- весь в
часовых -- стал резиденцией прапорщика Мандулы, Верховного Главнокомандующего
Северо-Западного Укрепрегиона (ВГСЗУ), хотя идти от нас было всего ничего -- ну
минут десять прогулочным шагом -- я, Тюхин, уже за час до назначенного срока не
находил себе места: ходил по кухне, как по камере, заложив руки за спину,
садился, вставал, заглядывал к Шизой: "Идусик, не опоздаем?"...
Идея Марксэновна, чистившая маузер, упорно отмалчивалась.