"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

часы, - ровно пять минут назад! - вот так он и сказал мне, Ричард Ивано-
вич Зоркий, слепец-провиденциалист, боец незримого фронта. - Так что -
пора, Тюхин! - сказал он и, вставая, хлопнул руками по коленям. - Пора,
пора!..
От потрясения у меня выпала вставная челюсть.
- Но за фто, за фто?! - вскричал я.
- Что значит "за фто"?.. Ну, скажем, за потерю сугубо секретных клю-
чей... Да вы, касатик, не переживайте, пустое все это! - успокоил мой
слепой друг. - Днем раньше, днем позже, какая... м-ме... разница? Глав-
ное, что - финита! А времени, Тюхин, осталось в обрез: только-только
собраться - кружка, ложка, зубная щетка, заветный томик... м-ме... Куш-
нера. Ну и, разумеется, уничтожить компромат: шифры, списки, ваучеры,
спекулятивную тушенку...
- О Господи! - простонал я, засунув челюсть на место.
Никогда не забуду этого его электрического вздрога:
- Вы это как - всерьез или к слову?.. Ну про Бога, про Господа? Вы
что - верующий?
И уж совсем было открыл я рот, чтобы сказать всю правду, как на духу,
но опять, опять, елки зеленые, тот самый, сидящий во мне на стреме, что
было сил скомандовал моим же идиотским голосом: "Молча-ать!
Та-ти-ти-та!..". И я сам же себе, не раскрывая рта, ответил: "Да молчу,
молчу, елки зеленые!..".
Дунул ветер. От церкви пахнуло афедроновским формалинчиком. Невидимый
звонарь на колокольне начал неумело вызванивать полузабытую мелодию пар-
тийного гимна. И чтобы молчание мое не выглядело совсем уж подозри-
тельно, я сказал, лишь бы что-то сказать:
- Выходит, - сказал я, - выходит, все повторяется, Ричард Иванович? И
вожди, и постановления?.. Так это что же, выходит, и... и Отечественная
война?.. И Финская?..
- Да вы что, не материалист, что ли? - удивился он.
- И... и... и тридцать седьмой год?! - последнее слово я выкрикнул
так громко, что у меня даже голос подвихнулся.
Колокольный перезвон смолк на полузвуке. Шарахнув дверью, на крылечко
собора выбежали товарищи в габардиновых плащах.
- Рича... - начал было я, но имя нового друга и наставника так и
застряло у меня во рту. Ричарда Ивановича рядом уже не было. Он словно
бы улетучился, этот странный Ричард Иванович. Только ирреально-розовая
пыль вилась над вечерним асфальтом.
- Ну, это уже булгаковщина какая-то, - прошептал я.

Глава седьмая Грабеж среди белой ночи

Невеселая мыслишка посетила меня той ночью на Саперном. "Травиться и
стреляться уже бессмысленно, - подумал я. - Жить против хода дальше -
еще глупее, ибо лично мне, Тюхину, эта самая обратная перспектива не су-
лила ничего утешительного. Ну, в лучшем случае, Колыму. Что делать? -
подумал я, стоя по иронии судьбы под мемориальной доской Мамина-Сибиря-
ка, автора так и не прочитанного мной романа "Золото".
"Что делать, Эмский, неконвертируемый ты мой?" - безрадостно вопрошал
я себя, и ответа на этот извечный русский вопрос у меня, Финкельштейна,