"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

- Одну минуточку! - сказал я. - Вот вы тут насчет болезни рассуждали
и очень точно подметили, что ее - эту самую проклятую "правизну" из нас,
мерзавцев, надо выжигать каленым железом. С этим невозможно не согла-
ситься. Не вызывает возражения и другой ваш вывод - что де горбачевых
только могила исправит. И тут я вас, уважаемый, понимаю и горячо поддер-
живаю. Но вот ведь какая загвоздка: коли уж есть болезнь, то должен быть
и, так сказать, субъект заболевания. Я хо... Да отстань ты, в конце-то
концов! - это я Даздраперме, поганке! Нет, вы представляете: я говорю, а
она меня дергает за... ну, в общем, за штаны! - Так вот насчет этого са-
мого субъекта. Болезнь, как мы выяснили с вашей помощью, действительно,
детская, только дети-то где?.. Вот уж сколько здесь у вас мыкаюсь, а
кроме впавших, так сказать, в детство дусиков, ничего похожего на детей
и в глаза, елки зеленые, не видел!.. И-йех! - И тут я изо всех сил топ-
нул своим домашним тапком по ее кирзовому сапожищу!..
Даздраперма даже пукнула от удовольствия.
- Дети?.. Какие еще... дети?! - побледнел Померанец.
- Ну, маленькие такие, писклявые... ну, писаются еще, - я покосился
на Даздраперму, - лезут куда ни попадя...
- Все полезно, что в рот залезло! - ни к селу, ни к городу ляпнула
Даздраперма, дура, доложу я вам, жуткая, временами просто клиническая...
- Да вы, гражданин Померанец, не нервничайте, вы садитесь, садитесь,
- разрешил я, и этот олух царя небесного так и сел мимо стула.
- Знаете, - сказал я, сглотнув подступивший было к горлу закрепитель,
- я тут после каждого занятия ночами все думаю, думаю, и вот ведь какая
ерунда получается: ну, хорошо, ну, допустим, построили мы с вами этот
самый наш Военный Гуманизм, ну а дальше-то что?..
- Так вы, значит, ставите вопрос: что дальше?.. Что же, так сказать,
дальше - спрашиваете вы, - тоскливо озираясь, пролепетал Померанец.
- Ну, так и что дальше-то?! - со свойственным мне бессердечием вопро-
сил я.
Нет, ей-богу не знаю, чем бы все это кончилось на этот раз, если б не
она, суровая моя возлюбленная и наставница.
- А дальше, - звенящим от волнения голосом сказала Идея Марксэновна,
вставая, - а дальше, дорогой товарищ Тюхин, начнется новая, но опять же
- героическая глава нашей с вами самой великой в мире Истории, товарищи!
Зал так и взорвался аплодисментами. Зазвучали здравицы в честь руко-
водителей.
И вы знаете, такая она была одухотворенная, такая, даже без поправки
на розовые очки, привлекательная в тот момент, что я, Тюхин, честно го-
воря, даже залюбовался. Вот тут-то и надо было бы мне, пользуясь случа-
ем, остановиться, попридержать свой дурацкий язык, но увы, увы - меня
уже понесло.
- Но тогда что же это выходит, товарищи, - не сводя с нее, с Идеи мо-
ей Марксэновны, глаз, воскликнул я, ее духовный ученик и платонический
сожитель, - ведь если в 1924 году, в январе, в Горках Ленинских, к нашей
всеобщей радости снова начнет биться сердце Вождя мирового пролетариата,
дорогого и любимого нашего... товарища, - глубокий, взволнованный вздох,
- товарища... Иванова, - моя Идея облегченно переводит дух: не перепу-
тал-таки, Жмурик! - товарища Иванова Константина... Петровича!.. - Точно
ветер проносится по залу. Все в едином порыве встают, а я, вредитель,