"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

наше родное солдатское "ур-ра!".
Самозабвенно кричал я. Издавала громкие звуки бесстыжая Даздраперма.
Широко раззявив поганый рот, голосил очередной мой недоброжелатель - не-
годяй в штатском Померанец.
Энтузиазм был таким всеобщим и полным, что на звук выстрела,
собственно говоря, никто и не среагировал. Я лично сообразил, что прои-
зошло лишь после того, как моя ненаглядная зачем-то дунула в ствол своей
устрашающей "пушки" из Артиллерийского музея...
Или я, инвалид по голове, что-то путаю? И не любовь моя - Шизая, а
дура Даздраперма шмальнула навскидку из американской реактивной базуки,
а потом дунула в трубу, пародируя архангела Гавриила?..
И вечно вот так - замрешь вдруг на самом разбеге, влепившись лбом в
незримую, не рассекреченную еще проявителем стену. И только звон на весь
мир, да волосенки дыбом от несущегося навстречу и мимо паровоза жизни!..
Так кто же все-таки выстрелил? И какой все же год - 48-й или 47-й -
стоял на дворе? Да и было ли все это, елки зеленые, или так - примерещи-
лось с чеченского порошочка?.. Ну и самое, пожалуй, для меня принципи-
альное, как сказал бы Кондратий Комиссаров, - стержневое: прикурила тог-
да, после ламбады от моего пылающего лба Даздраперма или как раз наобо-
рот - в сердцах погасила об него свой слюнявый окурочек?..
- Что, съел?! - злорадно вскричала Даздраперма.
- Что съел?.. Что, что он съел? - взволновался я.
А Померанец между тем уже вился волчком на сцене, элегантно выбрасы-
вая правую ногу во время каждого пируэта. Ну, ей-богу, совсем, как М.
Барышников, с которым лично мне, Тюхину, выпало счастье познакомиться не
где-нибудь, а на одном таком тоже совершенно инфернальном мероприятии,
то есть - на съезде Ленинского комсомола, кажется, на XVII-м. И уж если
совсем начистоту - мы там тоже кричали "ура", и насколько мне помнится -
с утра до вечера. Впрочем, Мишель, по-моему, только рот для виду раскры-
вал, диссидент этакий!.. И ведь что характерно - у нас даже номера в
гостинице были соседние: у него 777-й, а у меня - 13-й... Или я опять
что-то путаю?.. Или мы тогда вообще жили в одном двухместном номере,
только в разных городах и странах?..
"Значит, все-таки съел!" - подумал я, и пока эта мысль, втемяшившаяся
в мою трижды продырявленную Афедроновым голову, томила и тревожила меня,
Померанец все выделывал свои фантастические фуэте.
"Эх, сюда бы еще Ляхину в одних чулках!" - совершенно неожиданно во-
образил я и, невольно покосившись на соседнюю, прямо скажем, не выдающу-
юся ни на один миллиметр грудь под скрипучей революционной кожей, вздох-
нул.
В это мгновение Померанец, долго и мучительно помирая, пал наконец на
одно колено. Прижав левую руку к сердцу, а правую простерев вперед, в
онемевший от восхищения зал, он вдруг раскрыл на всю варежку свой, как у
клоуна, каррикатурно-красный, кровавый такой рот и вдруг запел - да ведь
так задушевно, так замечательно, ну точь-в-точь, как мой батарейный
старшина товарищ Сундуков:
Вот умру я, умру, Похоронят меня...
И мы дружно, все, как один, подхватили:
И никто-о не узна-ает, Где могилка моя.
Господи, ведь были же, были Песни!.. Эх!..