"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

Я стоял за шторой и скулы у меня сводило яблочной оскомой. Потому что
они были еще зеленые, недозрелые - маленькие такие китайские яблочки, те
самые, которые - о, не случайно же! - назывались еще и райскими...
...а еще по какой-то совершенно необъяснимой ассоциации я подумал:
Господи, но почему, почему - не я. Почему - Пушкин, Альбер Камю, Барыш-
ников, наконец? Почему же не Тюхин, Господи?..
Эта мысль настолько поразила меня, что я разрыдался, как ребенок,
всхлипывая и сморкаясь в тюлевую штору. А когда пароксизм отчаянья мино-
вал, ни этого вечно убегающего куда-то коккера, ни пацанов в саду уже не
было...
А потом было утро. Я вышел на веранду, потянулся да так и замер с
поднятыми вверх руками и разинутым ртом.
Вниз по пыльной улочке, спускавшейся к морю от санатория на горе две
женщины в белых с голубыми оторочками рясах бережно вели под руки смер-
тельно бледного товарища младшего подполковника. Кузявкин был бел, как
единственная стена в моем Отечестве, под которой за все время его су-
ществования так никого и не шлепнули. Он был бескровен, как обмуровка
незримого града Китежа, утонувшего, как известно, удивительно вовремя.
Увы, самого товарища младшего подполковника вражеская пуля не миновала.
Предначертанное сбылось. Входное отверстие с раздавленную вишню величи-
ной алело как раз по центру его непомерно большого лба.
- Это кто же вас так, дорогой товарищ Кузявкин? - с сочувствием воп-
росил я. И он, сочинитель гениальных протоколов, гуманитарий-садист,
вздернулся в руках небесных сестер и бессильно обвиснув, простонал:
- Так я и знал!.. Значит Вовкина-Морковкина все еще не взяли! Плохо,
из рук вон плохо работаем, товарищи!..
И милосердные сестры замахали на меня руками, зашикали: молчи, молчи,
Тюхин, видишь - человек не в себе!.. И повели его, гада, дальше неведомо
куда и зачем - может, на пляж искупнуться, может, на Комиссию по Искуп-
лению, а то и на ВТЭК, оформлять бессрочную инвалидность...
А потом я подошел к столу и наконец-то решился взять ее в руки, свою
собственную, ненаписанную еще книгу. Формата "покетбук". В целлофаниро-
ванной обложке сорта "яичная скорлупа". С золотым тиснением, Господи!
Так издавались там за бугром только самые сокрушительные бестселле-
ры...
Я держал в трясущихся, как с бодуна, руках свой собственный, изданный
не где-нибудь, а в самом Париже - роман, и с фото на задней стороне об-
ложки на меня пялился не какой-нибудь там Лимонов, а я сам, правда, по-
чему-то не совсем на себя похожий: невозможно старый, носатый, с пе-
чальными, как у Ильи Вольдемаровича, моего недавно уехавшего в Израиль
соседа, глазами...
Я посмотрел на год выпуска и невольный стон вырвался из груди моей.
Впервые за долгие годы - да что там за годы, за десятилетия! - мне
мучительно захотелось закурить. "Вот так, елки, всегда, - невесело поду-
мал я, - и, разумеется, невозможно поздно, может быть даже после смер-
ти..."
Рука невольно потянулась к сигаретной пачке. Я машинально обхлопал
карманы и, не найдя спичек, открыл ящик стола. Кажется, левый.
Коробочек лежал сверху, на толстенной рукописи. Как Марксэн и гово-
рил, - обыкновенный, спичечный, с военным самолетом на этикетке. Я