"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

дорогого товарища кипитана.
- Огонечку, говорите? Плиз! - сказал я, услужливо ткнув в его нена-
вистную харю пылающий факел.
Всплеснув руками, как Плисецкая, товарищ капитан Бесфамильный понача-
лу резвехонько отпрянул, но тоже, видимо, спохватившись, и тоже, вроде
бы, вовремя - утерся, крякнул и, часто моргая глазами, принялся неумело
прикуривать. Зашуршали горящие волосы, запахло паленым.
Когда он оторвался наконец от огня, я даже ойкнул. Мурло у дорогого
товарища капитана было зверски красное, козырек фуражки оплавился, брови
напрочь отсутствовали. Мой бывший следователь как-то очень уж отчаянно
затянулся и чужим голосом произнес:
- Эх, хороша ты, вирджинская махорочка!
Факел у меня отобрали.
- Ну, спасибочки вам, Тюхин, - вытирая слезы, поблагодарил меня безб-
ровый чекист, - от лица службы сердечное вам гран-мерси за ваш героизм,
за кровавые раны, за проявленное в плену мужество, - и всхлипнув, он
крепко, по-мужски, прижал меня к своей суконной, пахнущей афедроновским
формалинчиком, груди. Рыдания сотрясли его хорошо тренированное тело.
Рыдая, он принялся дружески похлопывать меня. По спине, по животу, еще
ниже. Обхлопав карманы моей пижамы, находчивый товарищ бывший мой следо-
ватель как-то разом успокоился, повеселел и даже, елки зеленые, загово-
рил стихами.
- Теперь ты наш! - с чувством сказал он. - Прости, родная хата, прос-
ти семья! С военной семьей сольешься ты родством меньшого брата, и свет-
лый путь лежит перед тобой.
Стихи неведомого автора до такой степени тронули меня, что я едва
смог вымолвить:
- Это чье это?
- Ага, и вас, Тюхин, проняло! - ухмыльнулся пострадавший. И еще разо-
чек хлопнув меня по карману, в котором лежали такие с виду обыкновенные
спички, Бесфамильный выдал:
Умер бедняга! В больнице военной Долго родимый лежал. Эту солдатскую
жизнь постепенно Тяжкий недуг доконал!
В отличие от бедняги-солдата, эти строки догонали меня моментально.
Именно их, два раза в месяц с гонорара напиваясь, обожал декламировать
поэт-пародист и парторг Кондратий Комиссаров. После декламации произве-
дений великого князя Константина Константиновича опальный коммунист
обычно заявлял на все писательское кафе, что не пьют одни корифеи, иудеи
и прохиндеи, ронял голову в салат и уже оттуда, из салата, стонал свое
коронное: "Фашисты! Россию продали!..". Итак, из уст товарища капитана
прозвучала почитай что классика. А потому, когда и громила Афедронов,
уже разбинтованный, уже при полном параде, когда и этот перешибатель ко-
нечностей заговорил стихами владельца некоего письменного стола, я ни-
чуть не удивился.
- Спи же, товарищ ты наш, одиноко! - взвыл он, загибая мне салазки. -
Спи же, покойся себе! В этой могилке сырой и глубокой Вечная память те-
бе!..
Долго я не мог распрямиться, а когда распрямился-таки - замер, как
покосившийся флагшток на плацу.
- Каково?! - подмигнул мне веселый костолом. - Это тебе, Финкельтю-