"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

хин, не твоя "Похериада!" Четко, ясно, по-нашему, по-строевому.
- Автора! Назовите фамилию автора! Умоляю! - прошептал я.
Бесфамильный и А. Ф. Дронов многозначительно переглянулись и разговор
странным образом свихнул в другую сторону.
- Вот вы, Тюхин, и до сих пор, поди, думаете, что розовые очки - это
так, для обмана зрения? - с мягкой укоризной в голосе сказал товарищ ка-
питан. - Эх вы, Фома неверующий! Ну-ка признайтесь честно - а ведь в оч-
ках-то вся рубаха розова не только у папули, который на полу!.. Почитай
у каждого, а?..
- Честно? - не в силах оторвать взора от того места, где прежде были
его брови, спросил я.
- Как бывший партиец бывшему следователю!
- Если честно - то да! И знаете, друзья мои, стоит мне только надеть
их, и тотчас же в памяти всплывают гениальные слова одного гениального
Вождя и Генералиссимуса: "Жить стало лучше, жить стало веселее!".
- Как-как? - хором воскликнули мои крестные отцы-командиры?
- Как вы, Тюхин, сказали? - отбрыкнувшись ногой от дуболома Афедроно-
ва, переспросил насторожившийся товарищ капитан. - Живенько, живенько,
Тюхин! А вы, Афедронов, фиксируйте, не ждите моих напоминаний!.. Так
чьи, вы говорите, эти слова?
И тут, посреди площади Пролетарской Диктатуры, у нас произошел
джентльменский обмен сугубо ценной информацией. Товарищ капитан Бесфа-
мильный конфиденциально сообщил мне, что столь потрясшие меня стихи со-
чинил не какой-нибудь говнюк без четвертой пуговицы, а самый что ни на
есть великий (князь!) и в то же время самый засекреченный поэт на свете
- К. К., он же - Полковник, он же - Кондратий Комиссаров, он же - просто
Кака, это когда перебирал лишку.
- Так что, понимать надо! - прошептал мне в самое ухо товарищ Бесфа-
мильный.
- Понимаю, - сказал я. - Очень даже понимаю. Так вот почему... - ска-
зал я и, спохватившись, больно прикусил себе язык, впрочем, как тотчас
же выяснилось - совершенно напрасно. Обоих экс-мучителей как ветром сду-
ло.
- Равняйсь! Сми-ирна!.. - гаркнули громкоговорители. Толпа охнула,
шатнулась сначала в одну, потом в другую сторону. Замелькали "демократи-
заторы". Захлопали нестрашные пукалки пистолетов. Дышать и шевелиться
стало совсем невмоготу, но центр площади освободился.
- Везут! Везут! - заволновались в стороне Суворовского.
Тело товарища А. А. Жданова прибыло на скромном ЗИСочке с открытыми
бортами. В своем знаменитом полувоенном кителе он лежал почти как живой.
Казалось, еще мгновение - и дрогнут его ресницы, распахнутся провидчес-
кие глаза, Андрей Андреевич привстанет с одра, простирая руку, и ска-
жет... Но увы, увы! - раздавленная вишенка посреди лба дорогого Соратни-
ка и Члена не оставляла никаких сомнений, не говоря уж о надеждах! Мало
того - с удивлением обнаружил я некоторые несоответствия. Как то: у это-
го товарища Жданова, в отличие от канонического, не было усиков. Зато
была плешь, а если уж называть вещи своими именами - чуть ли не хрущевс-
кая лысина! Да и вообще - облик лежавшего не внушал особого доверия. Че-
го, к примеру, стоила одна эта воровская татуировочка на веках! "Поми-
луйте, да он ли это?!" - усомнился я про себя.