"Асар Эппель. Смятение несуразного немца" - читать интересную книгу автора

с вареньем опрокинулось, и на простыне с подушкой оказались попавшие какое
куда облитые своей глазурью китайские яблочки. А тут еще невесть откуда
явившийся обнаженный Пасечник с идеально симметричной аттической статью
рассек умелым ножом сотовый ломоть, и из разъятых ячеек потек золотой мед.
До сих пор просто липучий, он, густея, делался вовсе липким, так что стоило
теперь раскинуться, и тайные человеческие места оказывались медоносны, и к
ним сразу слетелись ненасытные колибри и в свои хоботки засасывали добычу.
Постель преобразилась. В ней вдруг заметался зверь, в неких землях
известный как фараонова мышь. Виверра. По скомканному постланию липкой
слюдой отсвечивали слюнявые следы выпуклых в своем золотистом пушке
съедобных слизней, из которых в галльских пределах приготавливают эскарго,
чтобы на французский манер насытиться. Из-за подушки изготовился выбросить
молниеносный язык невесть откуда взявшийся хамелеон, перенявший цвет темных
сосков груриховой соложницы. Засновали прилипалы ласки. Вся постель вдруг
оказалась полна ими, этими ласками - верткими, неотвязными, жадными,
хвостатыми. Хамелеон ее раззадорил - у нее ведь был тоже липкий язык,
похожий на липучую бумагу забегаловок, только пустую, без мух, и она
сказала: "Ты от этих яблочек весь липкий! Давай я тебя вылижу!"
- Нет!
- Я вылижу тебя всего!
- Нет! Сперва сгони хамелеона...
- Куда его сгонять?..
- Куда пожелается...
...Потом он лежал и думал о своем. Едва начался отпуск, всегдашние его
причуды, которые он полагал невинной, хотя и навязчивой странностью, уже
обернулись множеством настырных аналогий, поэтому - слипшийся с простыней
(Сивилла ушла отмываться в ванную), он, дабы отъединиться от неотвязных
своих демонов, стал раздумывать о прошлой жизни.
Его меннонитские предки, то ли шведы, то ли немцы, Грурихи в российской
державе появились невесть когда. По семейным рассказам, а их почти не
сохранилось, Грурихи то беднели, то, усердно трудясь, преуспевали в своем
немецком тщании и вставали на ноги. Некоторые, правда, спивались, а кто-то
даже угодил в Сибирь. Не то за изнасилование девочки-подпаска, не то за
убийство целовальника.
Во всяком случае, родители его были бедны и там, куда семью сослали
советские, проживали в ужасающем азиатском жилье, где в морозы приходилось
спать в куче, накрывшись рогожами и тряпьем. Рогожами, кстати, было теплее.
Что тут можно сказать о детстве? Оно было временем незабываемых в
дальнейшей жизни оскорблений и отлучения ото всех игр - он же оказался
"фрицем". Ему не дозволялось даже держаться за черное, когда проезжала
карета скорой помощи. Все стояли и держались, а на него орали: "Не держись!"
"Сдохни!", и он убирал руку в карман, но хитрил - там на всякий случай
лежала черная тряпочка.
А улица и уличная шпана? Вот, например, у него была монетка, на которую
он собирался купить у цыган алого леденцового петушка.
- Показать фокус? - остановила его шпана. - Есть монетка
какая-нибудь? - грозно добавила она.
Грурих достал свою денежку.
Шпана, указывая на изображение герба, сказала:
- Вот звезда, а вот планета, тебе хер, а мне монета!