"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

Преследователь - это просто особенно преданный романтик, верно? На
следующее утро я все еще дожидался ее, прикорнув у дерева. В каком-то
смысле Дженна вернула мне голос, через семь лет после того, как его
заглушила революция анархического толка, которую дисциплинированные
сталинисты презирали. Дженна вернула мне голос, хотя и в форме шепота и
бормотания. Я просиживал ночи, переписывая для нее ее речи. То ли язык ее
убеждений не воздавал должного самим убеждениям, то ли и вовсе ускользал от
нее... Я не верил ни единому слову. Я не верил ни слову из того, что писал
и что говорил. Я не верил ни слову из того, что шептал и сипел. Я верил в
то, как хочу ее, а когда осознал, что хочу ее так, что готов просипеть ради
нее почти любой бред, то понял, что пора сматываться, и оставалось лишь
надеяться, что мой голос не покинет меня, а отправится вместе со мной.
Сматываться обратно в Европу, а куда еще. В Амстердам, где я поселился
в квартале красных фонарей над булочной, перестроенной под ночной клуб, где
стелилась привычная дымка гашиша и имелась собственная певичка, которая
каждую ночь пела нагишом, а между грудей ее была намалевана линия
пунктиром, как разметка на шоссе. Через месяц я получил от Дженны открытку,
где между делом сообщалось, что через две недели она будет в Мадриде. Моей
первой инстинктивной мыслью, мелькнувшей так быстро, что я еле ее отметил,
было - не ездить туда вообще. Следующей же - немедленно выписаться из
гостиницы и бежать на вокзал, где я купил билет на ближайший поезд.
Почему-то я предположил, что жизнь потеплеет по мере моего приближения к
югу... Меня немного удивило, что чем ближе я подъезжал к Испании, тем
холодней становилось в поезде, и когда среди ночи я пересек границу, меня
охватила такая лихорадка, что было уже не до Дженны. В купе второго класса
кроме меня ехал один испанский бизнесмен, который, судя по его виду, должен
был бы ехать в купе получше, и за всю поездку мы не обменялись и парой
слов, пока не пересекли границу с Испанией, где испанские солдаты проверили
мою сумку и нашли сверток старых статей и фотографий из газет. В частности,
журнальную обложку за май 1968 года, где на парижской улице картинно
взрывался автомобиль. "Вы революционер?" - очень спокойно поинтересовался
пограничник. Уже снова сев в поезд, я спросил бизнесмена, что происходит:
тут всегда так - пограничники, солдаты? - но он ничего не сказал, а только
взглянул на меня и опять уткнулся в газету - все ту же, что читал в течение
последних двенадцати часов, - а потом, не поднимая глаз от газеты, словно
не обращаясь ни к кому, ответил: "Генерал умирает".
Генерал все умирал и умирал, без конца умирал, дни и ночи, недели и
месяцы, и когда я приехал в Мадрид, повсюду были полицейские, ружья и
законы военного времени, а все остальное спряталось за закрытыми окнами и
запертыми дверями. На улицах никого не было, никого не было в барах,
tascas* [Закусочных (исп.).] и кафе, даже знаменитые городские фонтаны
словно замерзли. Так что Дженна приехала именно в такой Мадрид вовсе не
случайно, а наверняка по приказу какого-нибудь шепелявого аппаратчика, дабы
подготовить и засвидетельствовать восстановление Испании, выскользнувшей из
рук ее товарищей тридцать шесть лет назад. То, что это ее же сталинисты и
всадили нож в спину Республики, когда над головой летали гитлеровские
"Штуки", было одной из тех самых исторических неувязок, из-за которых
история время от времени осознанно и полностью переписывалась. В Мадриде
Дженна оказалась в своей стихии. "Анархисты, - учила она меня, - это просто
вывернувшиеся наизнанку буржуи", - но насколько я мог судить, в