"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

анархическом воздухе Испании она расцвела. Во всяком случае, он заставил ее
рдеть чувственным сиянием, ее красные губы стали пышнее и слаще от
паранойи.
В Амстердаме я отпустил бороду... Дженна была не в восторге. Борода не
показалось ей радикальным или угрожающим атрибутом на манер восхитительных
кубинцев, а просто недисциплинированной прихотью на манер отвратительных
хиппи, отбросов капитализма, - сойдя с самолета, первым делом она сказала:
"Зачем ты отрастил эту жуткую бороду?" Она была в лихо надетом набекрень
беретике, украшенном красной пятиконечной звездочкой, и ее большие карие
глаза, ее влажные губы, блестевшие наравне с золотыми сережками,
выглядывающими из-под рыжеватых волос, ее тело - все это заставляло меня
содрогаться в дичайших, бессмысленнейших внутренних переворотах, опровергая
всю "научность" ее идеологических установок. На родине, в Штатах, Партии
редко попадались такие роскошные рекруты. В действительности на родине в
последние годы Партии вообще редко попадался кто-нибудь младше семидесяти,
так что коммунисты специально готовили ее с тем расчетом, чтобы привлечь в
свои ряды новых рекрутов, особенно молодых людей, хотя любой, кто не
ленился поразмыслить, находил очевидное врожденное противоречие в такой
рекламе: "Товарищи! Вступайте в ряды! Вот с какой сладкой девочкой вам
довелось бы спать при социализме, если бы социализм так же прогнил, пришел
в упадок и развратился, как капитализм!" Впрочем, если он так же прогнил,
пришел в упадок и развратился, как капитализм, Партия могла позволить себе
расщедриться с телом Дженны, поскольку та уже отдала ей свое сердце - орган
более мягкий, сентиментальный и податливый, с меньшим функциональным
значением, чем плечи, спина, руки или ноги, но определенно более нужный,
чем мозг, который, если начинает действовать самостоятельно, может
доставить хлопоты. С Дженной, однако, таких проблем не было. Партия не
могла желать большей уступчивости - Дженна делала все необходимые
диалектические кульбиты с предельной ловкостью, даже с апломбом: ГУЛАГ -
миф, репрессии - обман, вторжение в другие страны - дело, касающееся только
товарищей, а не Запада, нацистско-советский пакт 1939 года - беспочвенная
выдумка буржуазной прессы.
Кроме партийной политики, другим первостепенным предметом разговоров с
Дженной был ее отец, которого она ненавидела и о котором я слышал постоянно
чуть ли не с первого момента, как познакомился с ней. И в нью-йоркских
кафе, и в мадридских она сидела, уставившись в фотографию отца, которую
всегда носила с собой, и брызгала слюной.
- Мы ни капли не похожи, - говорила она.
Конечно же, они были похожи, как две капли воды. Еще она носила в
бумажнике мятую фотографию матери, с которой поддерживала хорошие отношения
и не имела ни малейшего сходства. Кроме того, у нее был брат, или сводный
брат, хотя с какой стороны, мне так и не стало ясно, и я не уверен, что
Дженна сама знала, кто чей отец, кто чья мать, и эта путаница ее ужасала.
То, что Дженна состояла в Партии, держалось в секрете, который члены ее
семьи хранили друг от друга, взаимно изображая незнание, за исключением
отца, от которого это действительно скрывали. Мысль о том, что отец узнает
правду, казалась Дженне совершенно невыносимой, убийственной.
Чего можно было ожидать от отцов в эти дни, в эту эпоху? Тогда я не
мог понять, кого Дженне подменял Маркс, отца или любовника, хотя сейчас
ответ очевиден. Ночь за ночью мы втроем спали в одной постели, хотя я то и