"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

нынешними снами, прошиваются насквозь неразличимыми звуками чьей-то неясной
речи. Катаясь по Булонскому лесу, где раньше под летними деревьями
проститутки трахались со своими клиентами, теперь мы, глядя на
стремительный, как авария, закат солнца и слыша свирепый шум листвы за
окном такси, видели погребенные зимой осенние краски румянящейся смерти,
сверкающие спермой и снегом деревья. Энджи сидела рядом со мной на заднем
сиденье и бессознательно грызла ногти. Потом, взглянув на пальцы, она вдруг
нырнула мне в объятия и прижалась ко мне. Среди каменных обломков я стал
одержим ею. Среди руин я был и ее сутенером, и ее клиентом, и сам продавал
ее себе же. Среди разложения и гниения мне тем более подобало овладевать ею
так, как мне этого хотелось. Сквозь кружево занавесок на гостиничных окнах
я мог из-за спины Энджи наблюдать за молоденькими девушками в пустующей
комнате через двор. В подъездах стоял рок-н-ролл, на лестницах мужчины
кашляли, как туберкулезники, водопроводные трубы гудели шумом улиц. У
тротуаров журчали канавы. Шепоты 1968 года переходили в вой, шедший от
реки, окна хлопали от порывов ветра, головы девушек по ту сторону двора
падали с шей, волосы свисали в сточные канавы... а с улицы я теперь мог
слышать, как волнами ходят туда-сюда полицейские дубинки, а полицейские
обвязали гениталии пустыми канистрами из-под слезоточивого газа и хлещут
мертвых революционеров. Банальный и роскошный хаос - рабочие-негры, убитые
в Йоханнесбурге 3 июля, бомбы Ирландской республиканской армии в Гайд-парке
и Риджентс-парке 20 июля, гранаты, брошенные в кошерный парижский ресторан
9 августа, - все эти события отмечали мое насилие над ней. "Настойчивость",
- шипела в темноте Энджи, впиваясь ногтями мне в бедра; сначала я принял
это за один из ее дорожных знаков, но это был приказ.
- Будь настойчив, добивайся того, чего хочешь от меня. Заставь меня
делать то, что я едва могу вынести, - говорит она, ворочаясь подо мной,
рывками вжимаясь в меня. - Заставь меня делать что-то почти такое же плохое
и порочное, как я сама. - И я так и делаю, все эти дни, и недели, и месяцы
до того самого часа, когда христианские ополченцы в Бейруте начинают
беспорядочно резать палестинских крестьян.
- Стон, - вздыхает Энджи в парижских сумерках.
Мы отправились в Лондон и повстречались там с беспутной парой, которая
не могла похвастать ничем, кроме денег, наружности и выкрутасов.
Южноамериканка среднего возраста и ее молоденький англичанин. Я сразу
понял, что все их предложения ни капли не шокировали Энджи, а лишь вызвали
у нее скуку. Вскоре она совершенно потеряла интерес к этим фиглярам, да и я
пресытился ими, чувствуя нелепым поддаваться их капризам. Кроме того, стоял
уже 1983 год, газеты полнились новой убийственной статистикой, новым
уровнем смертности желаний.
- Мне нужно вернуться в Нью-Йорк, - сказал я год спустя в "день
подарков" на Пикадилли.
- Сожаление, - тихо сказала Энджи, - плач.
Когда она последовала за мной, через пять или шесть месяцев, то ничего
не обещала.
- Может быть, на месяц, или на неделю, или на день... - сообщила она
по телефону из Лондона, и ее голос звучал смущенно, и поначалу мне
показалось хорошим признаком, что она не просто объявила: "Смущение".
Получив что хотел, но оставшись с вопросом - действительно ли хочу этого, я
задумался, не означает ли ее звонок, что она сдается, что у нее не выходит