"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу авторакинопрокатчику пришлось изъять фильмы с ее участием из обращения, и он был
так разъярен - и к тому же имел достаточные связи в преступном мире, - что Максси Мараскино настоятельно порекомендовала Энджи временно лечь на дно. Энджи нашла работу эскорт-девушки в какой-то конторе, занимавшейся подобного рода услугами, и выехала из Логова Разврата, сняв себе квартиру на углу Семьдесят четвертой стрит и Третьей авеню. В тот день, когда она пришла к Максси, чтобы наконец забрать те немногие пожитки, которые там у нее оставались, Максси не было дома и квартира была пуста - ни рок-звезд, ни их прихвостней, ни валяющихся на полу наркоманов, ни малейших признаков какой-либо жизни вообще, - за исключением задней спальни, где несколько раз ночевала сама Энджи. Теперь на двери были написаны черным маркером вроде того, которым пользовался ее отец, такие слова: ЗДЕСЬ ЖИЛЕЦ. За дверью послышался какой-то звук, как эхо отдаленного глухого рева. Энджи подошла к двери и постояла там, прижав ухо, а потом подала голос. Ей показалось, что внутри кто-то движется, и, возможно, кто-то откликнулся, хотя она и не была уверена, и потому позвала снова: - Эй! Теперь из-за двери кто-то отчетливо откликнулся: - Да. Это "да" было таким выразительным, что она испугалась и отшатнулась, снова прочитав написанные черным маркером слова. Она боялась открыть дверь и выпустить запертое там существо. Потом существо начало яростно колотить в дверь, и это напугало ее еще больше, и Энджи ретировалась, но потом вернулась и осмотрела квартиру еще раз, нет ли в ней кого-либо еще. Ей было нужно в туалет. Когда она вышла оттуда, квартира была все так же пуста, и подкралась к двери и прислушалась, и хотя не вполне доверяла своей интуиции, все же как можно тише открыла задвижку и как можно скорее ушла. Хотя никто еще этого не знал, она жила на заре того момента, когда хаос с новой злобой поцелует любовь. В ожидании этого фатального непредсказуемого будущего женщины той эпохи извивались в своих постелях, в их жилы вливались вновь узнанные желания; атмосфера умирающих семидесятых была наполнена сексом, сладостным и мятежным, и скоро мембрана между тем и другим разлетелась в клочья. В эти месяцы единственный короткий роман у Энджи случился с начинающим драматургом лет двадцати пяти по имени Карл, который днем работал картографом в Манхэттенском муниципалитете. В распоряжении Карла были сотни карт - карты улиц и карты мостов, карты канализации и карты метро, карты электросетей и карты водопровода, карты звуковых потоков и карты аэродинамических труб, - на стенах его крохотной квартирки на площади Св. Марка была начертана карта всей его жизни с пометками того, где он впервые напился, где впервые занимался сексом, где начал писать свою первую пьесу, где застрял на третьем акте. Однажды утром, когда Карл сидел, как обычно, в кафе в Виллидже, пил, как обычно, эспрессо и от руки писал в большом бумажном блокноте третий акт пьесы, он вдруг начал чертить свою первую карту: персонаж выходит на сцену, открывает рот - и дальше ничего. В попытке найти правильные слова для диалога Карл целый час сидел, уставившись в свой эспрессо и свой блокнот, а потом начал чертить карту пьесы, которая, как он надеялся, откроет ему, что же персонаж хотел сказать. Это привело к новой карте, а потом к еще одной. - Да ты одержимый, - просто сказала Энджи, когда в первый раз увидела |
|
|