"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

кинопрокатчику пришлось изъять фильмы с ее участием из обращения, и он был
так разъярен - и к тому же имел достаточные связи в преступном мире, - что
Максси Мараскино настоятельно порекомендовала Энджи временно лечь на дно.
Энджи нашла работу эскорт-девушки в какой-то конторе, занимавшейся
подобного рода услугами, и выехала из Логова Разврата, сняв себе квартиру
на углу Семьдесят четвертой стрит и Третьей авеню. В тот день, когда она
пришла к Максси, чтобы наконец забрать те немногие пожитки, которые там у
нее оставались, Максси не было дома и квартира была пуста - ни рок-звезд,
ни их прихвостней, ни валяющихся на полу наркоманов, ни малейших признаков
какой-либо жизни вообще, - за исключением задней спальни, где несколько раз
ночевала сама Энджи. Теперь на двери были написаны черным маркером вроде
того, которым пользовался ее отец, такие слова: ЗДЕСЬ ЖИЛЕЦ. За дверью
послышался какой-то звук, как эхо отдаленного глухого рева. Энджи подошла к
двери и постояла там, прижав ухо, а потом подала голос. Ей показалось, что
внутри кто-то движется, и, возможно, кто-то откликнулся, хотя она и не была
уверена, и потому позвала снова:
- Эй!
Теперь из-за двери кто-то отчетливо откликнулся:
- Да.
Это "да" было таким выразительным, что она испугалась и отшатнулась,
снова прочитав написанные черным маркером слова. Она боялась открыть дверь
и выпустить запертое там существо. Потом существо начало яростно колотить в
дверь, и это напугало ее еще больше, и Энджи ретировалась, но потом
вернулась и осмотрела квартиру еще раз, нет ли в ней кого-либо еще. Ей было
нужно в туалет. Когда она вышла оттуда, квартира была все так же пуста, и
звуки из задней комнаты, включая стук в дверь, прекратились. Энджи снова
подкралась к двери и прислушалась, и хотя не вполне доверяла своей
интуиции, все же как можно тише открыла задвижку и как можно скорее ушла.
Хотя никто еще этого не знал, она жила на заре того момента, когда
хаос с новой злобой поцелует любовь. В ожидании этого фатального
непредсказуемого будущего женщины той эпохи извивались в своих постелях, в
их жилы вливались вновь узнанные желания; атмосфера умирающих семидесятых
была наполнена сексом, сладостным и мятежным, и скоро мембрана между тем и
другим разлетелась в клочья. В эти месяцы единственный короткий роман у
Энджи случился с начинающим драматургом лет двадцати пяти по имени Карл,
который днем работал картографом в Манхэттенском муниципалитете. В
распоряжении Карла были сотни карт - карты улиц и карты мостов, карты
канализации и карты метро, карты электросетей и карты водопровода, карты
звуковых потоков и карты аэродинамических труб, - на стенах его крохотной
квартирки на площади Св. Марка была начертана карта всей его жизни с
пометками того, где он впервые напился, где впервые занимался сексом, где
начал писать свою первую пьесу, где застрял на третьем акте. Однажды утром,
когда Карл сидел, как обычно, в кафе в Виллидже, пил, как обычно, эспрессо
и от руки писал в большом бумажном блокноте третий акт пьесы, он вдруг
начал чертить свою первую карту: персонаж выходит на сцену, открывает рот -
и дальше ничего. В попытке найти правильные слова для диалога Карл целый
час сидел, уставившись в свой эспрессо и свой блокнот, а потом начал
чертить карту пьесы, которая, как он надеялся, откроет ему, что же персонаж
хотел сказать. Это привело к новой карте, а потом к еще одной.
- Да ты одержимый, - просто сказала Энджи, когда в первый раз увидела