"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

все его карты.
- Вовсе нет, - ответил Карл, и ей пришлось признать, что он не казался
одержимым типом из тех, о которых говорила ей Максси. - Я не одержим своими
картами, - улыбнулся он. - Это мои карты одержимы мной.
- Да что ты говоришь.
- У меня есть вера, - объяснил он, - а вера выходит за пределы
одержимости.
- Умопомрачение, - ответила Энджи, - и зависть тоже.
Будучи нерелигиозным евреем, Карл легко допускал, что, возможно,
предметом его веры была сама вера, но также предполагал, однако, что в
глубине своей сама вера и является единственным, во что кто-либо когда-либо
действительно верил. В его желании сквозило больше идеализма, чем у всех
мужчин, каких Энджи встречала или еще встретит. Через сорок лет, живя в
пентхаузе заброшенного старого отеля в Сан-Франциско, он вспомнит, как она
говорила ему об этом. Он складывал больше од ее улыбке, чем телу, и,
казалось, делал это искренне, а Энджи была еще слишком юной и не понимала,
что мужчины всегда больше любят в женщине улыбку, чем тело, даже если не
признаются в этом или сами того не знают. Карл собирался когда-нибудь
уволиться и уехать в Прованс, чтобы работать там на винограднике, - будучи
студентом, он провел пару месяцев в Европе, и карты на стенах запечатлели
осень в Лондоне, зиму в Париже, поездку в Тулузу, поезд в Вену, - и у Энджи
возникло ощущение, что в его воображении она работает вместе с ним на
провансальском винограднике.
Она бросила Карла, когда больше не смогла ни делиться с ним секретами,
ни утаивать их от него. Она бросила его, когда заподозрила, что новая пара
координат, нанесенных на карту Манхэттена прямо над раковиной, обозначает
то место, где он полюбил ее. Ее начало пугать свое место на карте, которая
казалась ей самой занимательной, - это была Карта Безумных Женщин, и флажки
на ней представляли череду потерявших разум самок - от кельнерши в Дублине
до женщины-фотографа в Брюсселе, от турагентши в Афинах до консультантки по
киббуцам в Тель-Авиве, до прекрасной девушки, увиденной Карлом в Мадриде,
тело которой было прикрыто только хаосом в глазах и красным беретом
набекрень, украшенным пятиконечной звездочкой; девушка стояла на площади и
открыто ласкала себя, пока последние франкисты из секретной службы не
затолкали ее в черный фургон и не увезли прочь.
Энджи была невыносима мысль, что она станет маленьким флажком на Карте
Безумных Женщин, обозначающим Нью-Йорк. В действительности она не верила,
что заслуживает чьей-либо откровенности, и не верила, что может принять
чью-либо эмоциональную щедрость без фальшивого притворства. Как-то вечером,
через несколько часов после того, как она должна была встретиться с Карлом,
но не явилась, она, кусая ногти, позвонила ему из автомата на Сорок шестой;
за спиной ее гудел клуб, где она обычно танцевала перед ним, - Энджи
выбрала этот автомат именно из-за фона, как будто шум клуба на заднем плане
мог Карлу все объяснить.
- Поверь мне, Карл, так лучше для тебя, - сказала она в ответ на его
непонимающее молчание на другом конце провода, и проговорила это с таким же
убеждением и с такой же толикой мелодрамы в голосе, с какими во все века
все говорили такие слова.
"Недостойная", - заключила она для себя - и для него, но только уже
повесив трубку.