"Илья Эренбург. Тринадцать трубок" - читать интересную книгу автора

что это именно трубка "системы доктора Петерсона", он ничуть не удивился - в
первую же минуту он опознал свою былую подругу. Вместе с ней пришли
воспоминания. Мирно и беззлобно думал Виссарион Александрович о далеких днях
- об империи и о колоратурном сопрано, о хитром враге фон Штейне и о
счастливом сопернике Чермнове. Думал с нежной грустью о пятидесяти годах
своей шумной, суетной, такой великолепной и такой жалкой жизни. Думал еще о
том, что ему предстоит, - о смерти, думал без страха и ропота. Думая, он
курил трубку, и, набитая какой-то трухой, она казалась ему необычайно
сладкой. Больше не было империи, престиж которой сановник Доминантов должен
был ограждать. В служебной карьере оставался лишь один непройденный этап -
смерть у тюремной стены. Певица Кулишова, увидев теперь эти поросшие седой
мочалкой некогда холеные щеки, не соизволила бы даже уронить одну мелкую
трель своего колоратурного сопрано. Уже никто не мог его обидеть, и никто не
мог ему изменить. Он - арестант номер шестьдесят второй, бывшая гордость
Российской империи, в конце своей жизни так же радостно курил трубку, как
курил ее когда-то маляр Федька Фарт, молодой и вольный, начинавший жить.
Доминантов курил ее до того вечера, когда все небо было в огне и золоте, как
будто поверх жидкой лазури, поверх облачных белил кто-то покрыл его
царственным суриком, и когда в коридоре раздался отчетливый голос:
- Номер шестьдесят второй!
Я нашел эту трубку в камере Внутренней тюрьмы, где находился осенью
1920 года. Я ее никогда не курю - тщетно пытаться в описанный круг ввести
новую жизнь. Я только гляжу на следы стольких зубов и думаю, кто же был
виноват в ее неизменной горечи: приказчик магазина "Шик паризьен",
заглядевшийся на хорошенькую покупательницу и поэтому забывший вложить в
трубку хитрые приспособления доктора Петерсона, или человеческие страсти,
которые мучили непохожих друг на друга людей, бравших трубку с надеждой и
откидывавших ее с отчаяньем?..

ВТОРАЯ
Есть много прекрасных городов - всех прекрасней Париж, в нем смеются
беспечные женщины, под каштанами франты пьют рубиновые настойки, и тысячи
огней роятся на зеркальном аспиде просторных площадей.
Каменщик Луи Ру родился в Париже. Он помнил "июньские дни" 1848 года.
Ему тогда было семь лет, и он хотел есть. Как вороненок, он молча раскрывал
рот и ждал, напрасно ждал, - у его отца Жана Ру не было хлеба. У него было
только ружье, а ружье нельзя было есть. Луи помнил летнее утро, когда отец
чистил свое ружье, а мать плакала, вытирая лицо передником. Луи побежал
вслед за отцом - он думал, что отец с вычищенным ружьем застрелит булочника
и возьмет себе самый большой хлеб, больше Луи, хлеб с дом. Но отец
встретился с другими людьми, у которых тоже были ружья. Они начали вместе
петь и кричать: "Хлеба!"
Луи ждал, что в ответ на такие чудесные песни из окон посыпятся булки,
рогалики, лепешки. Но вместо этого раздался сильный шум, и посыпались пули.
Один из людей, кричавший "хлеба!", крикнул: "Больно!" - и упал. Тогда отец и
другие люди стали делать непонятные вещи - они повалили две скамейки,
притащили из соседнего двора бочонок, сломанный стол и даже большой
курятник. Все это они положили посередине улицы, а сами легли на землю. Луи
понял, что взрослые люди играют в прятки. Потом они стреляли из ружей, и в
них тоже стреляли. А потом пришли другие люди. У них также были ружья, но