"Илья Эренбург. День второй" - читать интересную книгу автора

плечами. Он глотал обиду, как глотают слезы. Он говорил с инженером
Соловьевым. Тот объяснил, как надо прикреплять листы. Тогда подошел
Богданов. Это был краснощекий веселый парень. Улыбаясь, Богданов сказал
Соловьеву: "Вы, Иван Николаевич, на них не полагайтесь. Эти тихоходы уже
месяц как валандаются, и все без толку". Колька даже сгорбился от обиды. Он
хотел обругать Богданова, но сдержался. Он отошел к товарищам и вдруг
каким-то очень тонким, не своим голосом сказал: "Что ж это такое, ребята?..
Чем мы хуже других?.." Он сказал это и покраснел от стыда. Ему казалось,
что рабочие в ответ засмеются: "Конфетки захотелось?.." Но рабочие молчали.
Только Фадеев проворчал: "Кормить не кормят, а тут еще рекорды ставь".
Отступать было поздно. С минуту постояв в нерешительности, Колька
полез прикреплять лист к колесу. Он работал до изнеможения. Ночью он долго
не мог уснуть. В ушах гудело, и, забываясь, он конвульсивно вздрагивал, как
будто кто-то его будил.
Так началась борьба. Колька не думал ни о гиганте, ни о стране, ни о
революции. Он думал о цифрах: обогнать! Он шел на все хитрости. Он
соблазнял Фадеева: "Премировать будут сапогами". Он льстил молоденькому
Крючкову: "Ты у нас первый". Он подзадоривал Тихонова: "Тебя выдвинут". Для
себя он не хотел ни сапог, ни похвал, ни курсов. Он хотел одного: перегнать
обидчиков.
В третью декаду бригада Тихонова выполнила задание на сто девять
процентов. Впереди шли только богдановцы.
Увидав цифры на доске, Колька вспыхнул. Оп вспомнил полотно экрана,
мигание и гонку двух автомобилей.
В Свердловске у Кольки были товарищи, которые увлекались спортом.
Телемисов играл в футбол. Он только и говорил о том, что они обязательно
побьют челябинцев. Колька тогда над ним подтрунивал. Теперь он жил той же
страстью. Каждое yтро, просыпаясь, он думал: "Сегодня, может быть, и
перегоним..."
В шоле Тихонов слег. Бригадиром выбрали Кольку. Фадеев подсунул ему
бутыль - спрыснуть. Колька не хотел спорить с Фадеевым - он отхлебнул. Он
даже не почувствовал едкости спирта: он был пьян другим. Ночью он
проснулся. В тревоге он подумал: "Неужто я пьян?" Он встал. Кружилась
голова. Оп разбудил Крючкова и жалобно спросил: "Скажи, Мишка, я пьян, что
ли?.." Крючков со сна выругался. Колька, застыдившись, вышел из барака. С
утра он был на работе.

Перегнать богдановцев было не просто. Но Колька достиг своего: в
сентябре его бригада стала первой.
Тогда неожиданно для себя он загрустил. Казалось, он должен быть
счастлив. Он может теперь спокойно глядеть на краснорожего Богданова.. На
собрании актива Кольку поздравляли. Соловьев с гордостью сказал: "Это
наши - ржановцы". Что же дальше?.. В душе Кольки обозначилась давняя
пустота. Глаза были готовы вновь отстраниться от жизни. Несколько дней он
проходил молчаливый в скучный.
Соловьев его спросил: "Когда же мы закончим восьмой каупер?" Тогда
Колька как-то сразу очнулся. Он понял, что его жизнь теперь неразрывно
связана с жизнью этих больших и грубых чудовищ. Когда писатель Грибин,
обходя цеха, сказал, что мартеновские трубы "куда изящней", Колька
обиделся: для него кауперы были самыми нужными и самыми прекрасными.