"Илья Эренбург. День второй" - читать интересную книгу автора

На соседней койке лежал Петька Рожков. Его губы едва заметно
двигались: он все еще повторял прекрасные стихи. Он повторял их про себя, и
Володя не мог догадаться, о чем думает его сосед, отходя ко сну.
Между ними были один метр и вся жизнь.

6

Отец Володи Сафонова был врачом в Тамбове. Лечил он главным образом
бедняков. Люди с достатком к нему не обращались: у него была плохая слава.
Он как-то публично признался, что, благодаря неправильному диагнозу,
погубил вдову Шерке. Он часто говорил пациентам, что от их болезней
медицина не зиает средств, и больным это не нравилось.
Он сказал счетоводу Соловьеву, который жаловался на кашель: "Лекарства
вам не помогут. Вам, голубчик, надо в Крым. Будь у меня деньги, я вам дал
бы. А у меня у самого шиш. Вот и судите, как мне вас лечить?" Соловьев
недоверчиво посмотрел па Сафонова. Он пошел к другому врачу, и тот выписал
ему длиннущий рецепт.
Жене прокурора Власьева доктор Сафонов сказал: "Ваш супруг -
сифилитик. Родить от такого ребенка - это, сударыня, преступление". В
Охотничьем клубе прокурор Власьев ударил доктора Сафонова по лицу. Доктор
подобрал с пола разбитые очки и печально улыбнулся. Он сказал своему
молодому коллеге, доктору Гринбергу: "Себе я могу поставить диагноз: у меня
гипертрофия того предполагаемого органа, который обычно зовут "совестью".

Революцию доктор Сафонов встретил с улыбкой неуклюжей и виноватой. Эта
улыбка проясняла его отекшее печальное лицо, когда он в больнице глядел на
красное тельце новорожденного или когда, ранней весной, выходя из дому, он
щурился от солнца и пробовал ногой в огромном ботинке пробить слабеющий лед
на лужах. Сафонов не знал, что ему думать об этой революции, но безотчетно
он ей радовался.
Он легко сносил и лишения, и грубость сиделок, и тесноту. В его
квартиру вселили братьев Крапницких. Крапницкие шумели, играли на гармошке,
выпивали, а встречаясь с Сафоновым, ухмылялись: "Товарищ доктор, вы бы нам
выписали спирта, а то у нас бессонница!"

Сафонов проходил мимо мелких бед и ничтожных обид. Он строго сказал
доктору Яншину: "Напрасно вы все переносите с больной головы на здоровую.
Если они невежественны, в этом виноваты мы". И он работал не покладая рук.
Но порой сказывалась его давняя и, видимо, неизлечимая болезнь. Он
вмешивался в то, что его не касалось. Так было, например, когда арестовали
преподавателя реального училища Фомина. Сафонов размахивал руками и кричал:
"Вы поймите, товарищ Васильев, нельзя человека сажать в тюрьму за то, что
он пятнадцать лет тому назад состоял в этой, черт бы их всех побрал,
кадетской партии! Может быть, это тогда героизмом было. А теперь мальчишка
его револьвером пугает. Да я его великолепно знаю. Он ничего не понимает,
кроме своей зоологии. Ему седьмой десяток пошел. Это, товарищ Васильев, уже
не революция, это безобразие!.."

Вначале на выходки Сафонова никто не обращал внимания. Он слыл
чудаком. Но время было тяжелое. Со всех сторон наседали белые. В городе не