"Илья Эренбург. День второй" - читать интересную книгу автора

имени группы товарищей я вношу список кандидатов: Башкирцев, Коровин,
Чижевский, Вайскопф".
Володя сложил листки, которые он приготовил для доклада. Он был
спокоен и даже улыбался. Он спросил Башкирцева: "Ты, значит, тоже думаешь,
что у меня буржуазный подход?" Башкирцев смутился, но все же ответил: "Да,
я согласен с Вайскопфом". Тогда Володя сказал: "Я сам хотел просить, чтобы
меня освободили от моих обязанностей - у меня теперь слишком много работы".
Он высидел до конца собрания. Он голосовал за предложенный Вайскопфом
список. Больше на собрания кружка он не приходил.
Он пережил второе свое поражение легче и спокойней. У него был опыт.
Кроме того, он знал теперь утешение: книги. Он читал запоем. Кончая книгу,
он тотчас же принимался за новую. Он забывал не только об уроках, но и о
еде. Ночи напролет он проводил с книгой, и голубоватый рассвет сливался в
его сознании с позорным или прекрасным эпилогом длинного повествования. Мир
настоящий понемногу бледнел и редел. Он напоминал о себе только назойливыми
подробностями: надо сделать задачи, отлетела пуговица, если не сходить в
кооператив за сахаром, тетка будет браниться... Он жил тысячами чужих
жизней, и каждая из них казалась ему необычайной и увлекательной.
Так прошли школьные годы, и так настал день, когда Володя столкнулся с
настоящей жизнью, упрямой и грубой; ее нельзя было перелистать, как
книжку,- она была рядом и требовала дел.
Миша Соколов больше не бегал по пыльным улицам. Он увлекался радио: он
даже смастерил приемник. Он работал в комсомоле. Его выбрали делегатом на
конференцию. Его будущее не смущало ни его, ни близких. Ветеринара при
одной из чисток выставили из партии. Он был уже стар и хлопотал о пенсии.
Он не унывал: "теперь за Мишкой черед - Мишка меня вывезет..."
Володя задумался, что же с ним будет? Он не хотел слышать о службе:
это была пыль канцелярий, исходящие, рубашки дел и скука, серая, как вата
между двойными рамами. Думая о службе, Володя неизменно вспоминал
заведующего ОНО, которого он называл Товарищ Кувшинное Рыло.
Володя хотел учиться. Он любил историю и стихи. Но изучать он хотел
математику. Он не верил ни рифмам, ни подвигам. Тысячи книг оставили в нем
ощущение пеудовлетворенной жажды. Он пил залпом, но во рту было по-прежнему
сухо. Он полюбил математику за ее отчужденность, за ту иллюзию абсолютной
истины, которая другим открывалась в газетном листе или в живых людях. Он
видел перед собой аудиторию университета, цифры и одинокое служение
суровой, но пламенной науке.
Попасть в вуз было, однако, не столь просто: вся страна рвалась в эти
старенькие, тесные аудитории, как на пышные пиршества. У Володи не было
никаких прав на знание, он мог представить только справку о том, что доктор
Сафонов сидел в тюрьме за контрреволюцию.
Миша сказал Володе со всей вескостью человека, который знает
государственный аппарат ничуть не хуже смастеренного им радиоприемника:
"Два года у станка. Когда поработаешь на заводе - сразу все двери
раскроются".
Володя не удивился и не опечалился. Он отнесся к этому престо, как к
воинской повинности. С легким сердцем он покидал родной город. Только
разлука с Верой Сахаровой его несколько огорчала. Вера когда-то приходила в
литературный кружок на его доклады. Они подружились. Она верила в то, что
Володя - необычайный человек. Вероятно, она была в него влюблена. Но она