"Алексей Ермолаев. Жареный лед " - читать интересную книгу автора

совершенно недоступными. А Татьяна! До сих пор нет слов. Она представлялась
чем-то особенным из особенного. "Обладательница красоты и ума", как писалось
все в той же "Тысяче и одной ночи". Сейчас я смотрю на вещи поспокойнее и
понимаю, что впадал в младенческий восторг. Но, Бог с ним, с нынешним моим
практицизмом.
Все равно, теплый звереныш шевелится в моей груди, едва вспомню о
первой встрече. Смелая Ежик постучала в дверь комнаты, где я скрывался от
нашествия чужих женщин. Ей было невесело с мамашей и не хотелось кого-то
ждать. И она сочла естественным заглянуть ко мне. Увы, мой вид, признаюсь,
не сразил ее. "Ты был какой-то ощипанный. Как гусеночек". Вот таким я
запечатлелся в памяти своей невесты.
Зато меня сразили наповал. Не будем спорить: все-таки красота - это
талант. Можно пузыриться, ставить над собой психологические опыты,
философствовать, но является красавица шестнадцати лет от роду, и все
приводится к весьма несложному знаменателю. Жизнь сразу обретает смысл,
туманная задумчивость тает, уступая место живому портрету.
Ежик, по старшинству, хотела скуки ради пошалить со мной. Чуть
приблизить к себе, ничем, разумеется, не рискуя. Мне, по сценарию,
полагалось конфузиться и краснеть, но я под действием ее чар сделался
разговорчивым. Не слишком уповая на собственную мудрость, стал делиться
книжной, коей за годы моего затворничества накопилось сверх ожиданий.
Татьяне, пожалуй, тогда было не до трактатов. Однако моя вдохновенная речь
не осталась незамеченной. Я боялся признаться в том, что задел чувства
царственной моей гостьи. Боялся и надеялся. И вдруг месяца через два она
наносит мне новый визит; да, именно мне (ура!), а не моей маме. Потом все
закружилось, завертелось. Накатило время, армия, то да се. Мы везде
таскались парочкой. Я вроде бы имел основания считать ее своей девушкой. Но
и гораздо позже, вглядываясь в удивительные сапфировые глаза, спрашивал с
сомнением:
- Ежик, неужели ты и впрямь любишь меня?
- Да, - весело ответствовала она, - люблю...
А мне плохо верится. Я по-прежнему кажусь себе тем же ощипанным
гусиком. А Татьяна - настоящая дама. Годы, точно искусный огранщик, шлифуют
ее тонкие черты...

СМЕРТЬ ОКОЛОВИЧА

Утром мне надо было заскочить в нашу управу. Документы почитать,
отметиться кое-где, новости послушать. Словом, обычное дело. Как всегда,
первый визит нанес оперативникам. Люблю к ним заходить, и не потому, что там
чаще, чем у других, пахнет выпивкой. В розыске микроклимат особый. Здесь
очень ценят юмор. Но в тот день, едва отворив дверь, я понял, что нынче
ребятам не до шуток.
Колька Чибисов с мрачным бледным лицом сидел за столом и разглядывал
собственные сапоги, облепленные высохшей грязью. Лежа Чернышев молчал,
облокотившись на подоконник. По комнате, медленно ступая, ходил Дмитрук.
Прижимая бумагу перевязанной кистью, что-то строчил Леонтьич. Казалось, в
кабинете царил страшный разгром, хотя, кроме чибисовской обуви, ничего
непривычного там не было.
- Что случилось? - спросил я, предчувствуя неладное.