"Алексей Ермолаев. Жареный лед " - читать интересную книгу автора

- Посиди, - голос у Николая Ивановича сорвался. Он прокашлялся. Желание
узнать о неизвестной беде достигло предела, но нарушать мертвую тишину я не
решался.
Наконец Леха шевельнулся у окна, обхватил руками плечи, словно
защищаясь от колючего ветра, и неожиданно бросил:
- Потеряли мы трех человек... И твоего...
- Кого? Когда? Да ты что...
Десятки вопросов просились на язык, и я молотил им и молотил. Страшно
было услышать ответ, узнать имя. Хотя в отделении людей немало, я почему-то
сразу решил, что погиб и Вадик Околович. Интуитивно почувствовал и, не
дожидаясь подтверждения, стал лихорадочно думать. О чем? Смешно и грустно
признаваться. Думал, как изменить то, что изменить уже не мог никто. Какие
только мысли не промелькнули в голове. Невозможно было освоиться с тем, что
нет парня, который обязательно превратился бы в близкого моего друга. Если
Вадим погиб, то ни одно лекарство и даже чудо не воскресит его. Передо мной
медленно поплыла стена с портретом президента, окно, полузакрытое фигурой
Чернышева. Я схватился за сейф и прильнул разгоряченным лбом к студеной
стали.
- Неужели Вадик? - с непослушных губ, разом пересохших, сорвался
главный вопрос.
Дмитрук придвинулся откуда-то сбоку и взял большой теплой ладонью мой
локоть. Я посмотрел в его глаза. Они были отрешенными и, вместе с тем, они
недвусмысленно передали то, что висело в воздухе. Я угадал! В другое время
оставалось бы только подивиться такому предвидению. Тогда же я освободил
локоть и двинулся прочь из комнаты. Трагическая весть наконец нашла себе
местечко в моей душе. Теперь я нуждался в одиночестве. Больше ни о чем не
хотелось знать и слышать. Весь мир закутался мраком. Меня, как сорванную
ветром былинку, понесло от крыльца, над полями, посеревшими проселками, к
березовой роще. На меня точно набросили прозрачную накидку. Пропали звуки.
Кажется, шел дождь. Ноги сами несли вдаль. Сознание отключилось. И, словно
смертельно раненный зверь, шел я в потайной уголок проститься с жизнью, в
которой не стало места для Вадима. Плелся проститься в лесную чащу, поближе
к матери-сырой земле.
Упал спиной на колючий стог, голова утонула в душистом сене. Совсем
рядом с моим лицом по соломинке взбирался жучок. Без спешки, деловито.
Внезапно "появился" звук. Верещали невидимые птахи, где-то тарахтел
переливисто трактор, оглушительно застрекотал кузнечик. Под сердцем
нарастала тягучая боль. И тут же хлестанула, как штормовая пена. Я вскочил,
чтобы не задохнуться, и снова качнулся в неведомую сторону. Весь день
промотался среди молчаливых зарослей, мокрой травы в поисках снадобья от
неизбывной боли. Говорят, человек ко всему привыкает. И душа у него, мол,
всеядна, будто брюхо акулы. Неправда, переварить смерть Околовичая не могу
до сих пор...
Вечером я отправился к родственникам Вадима. Непросто было решиться на
это. Околович погиб, и все погребальные ритуалы - официальные и неписаные -
представлялись малозначительным суетным делом. Вспоминаю запоздалые
разговоры о погибшем, которые велись у каждого угла. О нем судили верно.
Скромный честный человек. Да, он был таким, но в большинстве поминальных
речей не ощущалось настоящих чувств. Никто не знал криминалиста так, как я.
Разумеется, кроме его родственников. В отделении никто не смог понять, кого