"Виктор Ерофеев. Роскошь" - читать интересную книгу автора

комплименты, сравнивает с Михаилом Булгаковым и Гомбровичем. Я тихо
погружаюсь в свой бифштекс. Я перевожу стрелки. Мы говорим о его огромном
успехе в России. Ну, конечно, он счастлив. И какой серб не любит России? Я
еще не встречал такого серба.
Не успел я приехать в Белград, как со всех сторон мне стали говорить,
что они любят русских. После других европейских стран, где на тебя в
ресторане смотрят с таким подозрением, будто ты немедленно украдешь
салфетку, прибор и пепельницу, искупаться в бассейне сербской любви - это
надо привыкнуть. Сначала думаешь, вполне по-русски: что им от тебя надо? Но
видишь: им ничего не надо, они тебя любят и любят, по многу раз в день
совершенно бескорыстно, к месту и не к месту вспоминая Достоевского и
Красную Армию. Они все еще считают, что мы освободители, спасители, несмотря
на грязные занавески, которые до сих пор развиваются на ветру, вывешиваясь
из разбитых окон разбомбленного американцами здания Генштаба.
- Хорошо, когда не знаешь, как зовут президента твоей страны, - говорит
Павич.
Похоже, его мечта сбывается. Сербы, почти как русские, с удивительным
равнодушием относятся к реальности. Они рассказывают, как во время бомбежек
сначала ходили в бомбоубежища, а потом обленились и перестали ходить, лежали
в кроватях и слушали, как воют сирены. Я все допытывался, откуда эта
сербохорватская жестокость, почему стольких перебили во время войны, и они
начинали объяснять, окунались в историю, а потом отвлекались на какую-то
ерунду и вернуть их на путь размышлений было невозможно. Одна из моих
сербских переводчиц, особо пылко любящая русских, да и вообще дама,
настроенная весьма эротически, ласково рассказывала мне, как любили сербы
красноармейцев, но при этом все быстро-быстро летело в одну кучу: и как
сербы их кормили, чем кормили, и как солдатики допытывали ее бабушку, есть
ли девочки у нее дома.
Будущая мама моей переводчицы пряталась от освободителей в подвале, и
солдаты не нашли ее, да не очень-то и искали, вместо чего подарили бабушке,
просто так, из славянской щедрости, облачение православного священника
вместе с прилипшими к одежде волосами попа.
- Значит, маму не изнасиловали, - порадовался я.
Она призадумалась.
- Нет. Зато изнасиловали папу.
- Как папу?
- Так.
- Как изнасиловали? - недоверчиво спросил я, не слишком веря в половую
неортодоксальность Красной Армии.
- В задницу. Папе было восемнадцать лет.
Нет, все это не мешало любви к русским и не мешает и не будет мешать.
Зато к американцам, которые затеяли с ними игру под названием SMART WAR,
сербы относятся сдержанно: чужая культура.
- Мы - последние марксисты в мире, - сказала переводчица. - За что и
расплачиваемся.
Теперь только в Венгрию им, марксистам, можно ездить без визы, и даже в
Загреб нужно ждать визу пятнадцать дней. В Белграде шел дождь. Длинные
очереди стояли перед посольствами.
Мы расстались с Павичем очень по-дружески. Несмотря на всю свою
румяность, он все-таки не однажды благоразумно назвал себя стариком.