"Интервью с писателем Венедиктом Ерофеевым" - читать интересную книгу автора

давайте поможем следующему изданию литературного словаря. Процитирую
несколько фраз из него. Ерофеев, "очевидно некоторое время учился на
историческом факультете Московского университета и во Владимирском
педагогическом институте, по слухам, знает латынь, любит музыку. По
имеющимся сведениям, он рано стал алкоголиком..."
- Ну что же! Родился 24 октября 1938 года. До окончания школы жил в городе
Кировске Мурманской области. Папеньку сажали (у них это было принято -
сажать) дважды, посадили - выпустили, снова посадили. Но важно, что в 1954
году отца освободили совсем. Мне он порассказал такое, что вам и не
снилось. Знаете, что значит быть начальником железнодорожной станции,
которую занимают то русские, то финны, то немцы, потом опять русские,
финны, немцы... и при этом ухитряться исполнять свои обязанности? А я-то
дурак, как видел в небе финские или немецкие самолеты - махал платочком и
приплясывал. Мне было ровно три с половиной года. В конце концов отца
объявили предателем Родины. Сейчас, наверное, это трудно понять...
Про МГУ я уже говорил, только добавлю, что учился по специальности
"русский язык и литература". Но скоро меня "раскусили"...
Учился и во Владимирском пединституте, на том же факультете, так же
отлично и недолго. Тихонечко держал у себя в тумбочке библию. Для меня эта
книга есть то, без чего невозможно жить. Я из нее вытянул все, что можно
вытянуть человеческой душе, и не жалею об этом. А тех, кто с ней не
знаком, считаю чрезвычайно несчастным и обделенным. Библию я знаю наизусть
и могу этим похвалиться.
Спустя какое-то время книгу в моей тумбочке обнаружили, и началось
такое!.. Я помню громадное всеобщее собрание института, ужас
преподавателей и студентов. Мне этот ужас был непонятен...
А на улице ко мне подъехал черный лимузин, возвели меня на четвертый или
пятый этаж какого-то здания и сказали: "Даем двое суток на то, чтобы вы,
Ерофеев, убрались из нашей области".
Нужно сказать, что я тогда возглавлял группу ребят, которых почему-то
назвали "попами". Так вот, с институтскими комсомольцами мы шли стенка на
стенку, случалось доходило до рукоприкладства.
Из Владимира меня вывезли на мотоцикле, предупредив: "Берегитесь, Ерофеев,
у всех, с кем вы знакомы, будут неприятности".
Что же до латыни, музыки и алкоголизма... С латынью ладил всегда. Я знаю
ее дурно, но я в нее влюблен. Если бы меня спросили, в какой язык я
влюблен, то выбрал бы латынь. Смею уверить, что этот ваш автор словаря
ничего не понимает ни в музыке, ни в алкоголизме. В его стройную систему
не укладывается, что можно одновременно и понимать толк в выпивке, и
любить сложную музыку, и интересоваться делами в Намибии. Соединять это
ему и не снилось.
Авторы статей обо мне упускают самое главное: я считаю, что люди вообще не
должны быть "зачехленными".
- Вы сейчас щедро даете журналистам интервью. Многие ваши суждения, даже
для нынешнего времени, непривычные, многие - сродни "Петушкам". И уже
кое-что говорит: это максимализм.
- До какой-то степени. Если живешь в такое максималистское время, отчего
бы и не говорить максималистски? Но когда бы ни жил, надо во что бы то ни
стало быть честным человеком.
- Однако любой писатель может считать свое время, в которое жил и живет,