"Интервью с писателем Венедиктом Ерофеевым" - читать интересную книгу автора

именно таким, экстремальным...
- Правильно, тому же Блоку казалось, что его время экстремальное,
последнее. Все времена экстремальные, последние, и, однако, ничего не
кончается. И поэтому главное - не надо дешевить. Говорят, к Блоку под
конец его жизни хотели вселить красногвардейцев. По этому поводу Зинаида
Гиппиус съязвила: жаль, если не вселят, ему бы следовало целых двенадцать.
Я ее очень люблю, Зинаиду Гиппиус, и как поэта, и особенно как личность.
Если бы я заполнял анкету "Кто из русских писательниц вам по душе?", долго
рыскал бы в своей неумной голове и назвал бы ее.
- А из писателей-мужчин?
- Василий Розанов. Наконец-то его начали понимать и принимать. Я ведь о
нем сказал еще тогда, когда даже упоминать это имя было нельзя.
Большое влияние оказал Гоголь. Если бы не было Николай Васильевича - и
меня бы как писателя тоже не было. В этом не стыдно признаться. Немножко -
Мопассан, очень люблю его вещь "На воде". Но совсем не люблю Золя, не
терплю бездушия, а в нем я это сразу определил. В ХХ веке - Кафка,
которому я многим обязан, Фолкнер ("Особняк"). Очень люблю Набокова.
Никогда зависти не знал, а тут завидую, завидую... А из современников
ощущаю духовную близость с могучим белорусом Василем Быковым.
- Но давайте вернемся к словарю. "В студенческие годы, - я продолжаю
цитировать, - Ерофеев начал писать художественную прозу, ни разу на смог
что-либо напечатать в СССР". В статье есть и такие обороты: "...несколько
его произведений считаются утерянными". Или "...рассказывают о других
произведениях Ерофеева, например, о романе под названием "Шостакович", но
тексты их не встречаются".
- Когда меня выгоняли из МГУ, я уже писал - чисто юношеские "Заметки
психопата". Однокурсники, те, кто читал, говорили, что это невозможно, что
так писать нельзя. "Ты, Ерофеев, хочешь прославиться на весь институт?" А
я в ответ: "У меня намерения намного крупнее!" А рукописи мои
действительно пропали. "Шостаковича потерял я в электричке, вернее, украли
сетку, где были, кроме него, две бутылки вермута. Роман опять же об
алкоголиках.
- Желания восстановить книгу не возникало?
- Было, пробовал. Но получилось то, что, образно говоря, получилось из
громадной российской империи к лету 1918 года - крохотная Нечерноземная
зона. И я тихонько задвинул "попытку" в отсек своего стола.
- Вам снятся ваши тексты?
- Еще как снятся! Как вы угадали? Практически еженощно снятся, я не
преувеличиваю.
- А вещи свои перечитываете?
- Иногда перечитываю. Но из написанного больше всего мне нравится "Москва
- Петушки". Читаю и смеюсь, как дитя. Сегодня, пожалуй, так написать не
смог бы. Тогда на меня нахлынуло. Я писал эту повесть пять недель.
- Пьеса "Вальпургиева ночь" тоже об алкоголиках и тоже написана в очень
короткий срок. Снова нахлынуло?
- Это было так. Ко мне как-то приехали знакомые с бутылью спирта. Главным
образом для того, чтобы опознать: что это за спирт? Говорят: "Давай-ка
Ерофеев, разберись". После "Петушков" я слыву большим специалистом. А
метиловый спирт и обычный, должен сказать, на вкус почти одинаковы. Ну,
думаю, ценят, собаки, свою жизнь в отличие от моей. Чутьем, очень задним,