"Василий Ерошенко. Лидер 'Ташкент' " - читать интересную книгу автора

автоматами можно, а вот сбивать - труднее.
До самолетов, идущих на высоте более двух с половиной тысяч метров, нам
вообще было не достать. А когда они шли пониже, "юнкерс" или "хейнкель",
казалось прямо прошитый автоматной очередью, совершенно не обязательно после
этого падал.
"Что хорошо у нас, то хорошо! - говорили мы друг другу, вспоминая про
главный калибр, нашу гордость. - Но как бы нам, раздобыть посильнее
зенитки?" Дальше я расскажу, как мы их потом получили.
Вскоре после нашего прихода в Севастополь изменилось служебное
положение батальонного комиссара Сергеева. В соответствии с Указом
Президиума Верховного Совета СССР о введении в армии института военных
Комиссаров мой заместитель по политической части сделался военкомом
"Ташкента", отвечающим за все на корабле наравне с командиром. Права
Сергеева весьма расширились, из какого-либо подчинения мне он вышел.
Однако особых перемен в наших отношениях с Александром Васильевичем
Сергеевым не произошло. "Тебе-то с комиссаром повезло", - слышал я иногда от
командиров, у которых - бывало ведь и так - возникали те или иные
разногласия со вчерашними замполитами, получившими комиссарские права.
Что я мог на это сказать? Что мы с Сергеевым в свое время на тральщике
"Груз" уже работали вместе как командир и комиссар и что к этому нам,
следовательно, не привыкать? Но ведь и в последнее время, когда комиссаров
не было, а были замполиты, формально находившиеся у командиров в подчинении,
мне не приходило в голову "командовать" корабельным политработником. Для
меня было само собой разумеющимся, что он вправе, да и обязан без обиняков,
по-партийному сказать мне о любой моей ошибке или промахе, что он может о
чем угодно со мной спорить и, если надо, хоть в ночь-полночь прийти ко мне в
каюту. Мнение политработника, его советы всегда очень много для меня
значили. И я испытывал глубокое удовлетворение, если видел, что мы одинаково
смотрим на вопросы, которые предстояло решать.
На "Ташкенте", как и раньше на "Грузе", я шел к Сергееву поделиться
всем, что меня заботило или тревожило. Его каюта по правому борту под
полубаком такая же просторная, как старпомовская, расположенная напротив. Но
кажется, что у политработника каюта теснее. Кроме обычных дивана и кресла
тут стоят еще несколько стульев: на диване не помещаются активисты -
участники разных совещаний. Много места занимают книги, журналы, рулоны
старых стенгазет. Порядка здесь меньше, чем у старпома, стол постоянно
завален бумагами... Зато у каюты свое лицо - сразу видно, кто в ней живет.
Придешь к Сергееву иной раз чем-нибудь взбудораженный, а уходишь уже
совсем в другом настроении. Александр Васильевич всегда расскажет что-то
примечательное о людях. Спокойный характер, житейский и служебный опыт
помогают ему не слишком принимать к сердцу разные мелочи. А такое свойство
человека всегда на пользу и тем, кто с ним рядом.
С началом войны на корабли стало поступать множество всяких
распоряжений и указаний, в том числе и по совсем несущественным вопросам.
Иные указания не поймешь от кого и исходили. Было, например, такое
поветрие - уничтожать или куда-то сдавать все, что может гореть. Избавлялись
от картин, каютных штор и занавесей, от "лишних" книг и тетрадей... Как
будто такие вещи представляли главную пожарную опасность на корабле, где
находятся сотни тонн мазута и боеприпасов, от которых избавиться все равно
нельзя! С Сергеевым и в таких случаях было легко. Мы по возможности не