"Василий Васильевич Ершов. Летные дневники: часть первая" - читать интересную книгу автора

снизу начинает входить в струю. Визуально гигантской воздушной реки не
видно, но как вблизи поверхности воды есть волны и завихрения, так
существуют они и в струйном течении.
Воздушный Гольфстрим принял нас в свои объятья, плавно покачивая, и
понес, добавив к нашим девятистам свои сто восемьдесят километров в час.
Грех было бы не воспользоваться на дармовщинку. Только жаль, наши эшелоны не
всегда совпадают с максимумом струи: на этот раз на 10100 мы шли по самому
ее верху, и вместе с ростом скорости нам досталась приличная тряска.
Заходили дома в болтанку, скорость плясала, у земли был небольшой сдвиг
ветра; постепенно от плавных движений штурвалом и ожидания, что машина сама
выправится, я переходил к энергичному, жесткому пилотированию. Все сужался и
сужался клин возможных отклонений; движения штурвалом становились все
энергичнее, короче и точнее, команды - четче, резче; наконец долгожданные
пять метров, малый газ, три, два, метр, - и с затаившимся дыханием я уложил
лайнер на то место, куда целился.

Сегодня стоим на Одессу. Сбойная ситуация продолжается. Опять пурга, а
рейсы за вчерашнее число еще не разгребли. Самолеты еще не вернулись; у нас
пока задержка. Памятуя опыт неудачников, приезжающих в такую пору на вылет,
и толкающихся сутками в штурманской без надежды на место в гостинице, мы
сидим дома на телефонах. Это счастье, у кого есть телефон.

4.12. Все летим и никак не улетим. Прошли сутки, ситуация не
проясняется. Вчера весь день мела пурга, порт закрылся до утра. Сейчас
начали разгребать, но метет опять, правда, слабее. Сижу на телефоне.

Все мои записи связаны только с работой; я не касаюсь других сторон,
своих интересов, увлечений, а их достаточно.
Одно меня увлекло уже давно - желание писать.
Ну, графоманов хватает. Однако, читая мемуары пилотов, вижу, что в них
отражена, в основном, только работа. Так для этого я веду дневник. А вот
совершенно не освещается все то, что вокруг работы, но с нею непосредственно
связано. Это быт, образ жизни летчика, его родные и близкие, это, наконец,
мысли. Не в обиду будь сказано, герои всех этих книг получают и выполняют
приказ, долг, на досуге мечтают о лучшей жизни, - и описание не выходит за
рамки обыкновенного бесталанного газетного очерка, не тянет на большее.
В этом отношении Сент-Экзюпери стоит намного выше; но он писатель,
интеллигент, граф, наконец. Он сложен; в молодости, читая его, я многого не
понимал и пропускал. Да и сейчас, признаться, не все понимаю.
Хочется написать книгу для молодежи, такую, чтобы ее было интересно
читать, чтобы в ней была и романтика, и правда, и чтобы как-то открыть
ребятам глаза на жизнь.
В художественном отношении я не достигну высот: мне не дано. Но я могу
грамотно и понятно изложить свои мысли без скучной дидактики. Мне хочется
писать, как пишет хирург Федор Углов: он постоянно приводит примеры из
жизни, приоткрывая дверь в кухню хирургии, - но не в ущерб основной мысли. А
читается взахлеб.
Когда я был мальчишкой, то мечтал о такой книге, где описывалось бы,
какие рычажки и кнопки надо двигать и нажимать, как ведет себя самолет,
самое таинственное для меня железное существо. И еще я вынес из детства