"Ксения Кривошеина. Недоумок" - читать интересную книгу автора

действовать, в школе была круглой отличницей, частенько готовила уроки для
него, особенно математику и русский.
Прошло два месяца, как она вышла из больницы. Он позвонил ей утром,
тетка была на работе. Теперь подошла к телефону Лана.
- Ланочка, я хочу тебя видеть, ну пожалуйста, - взмолился Шурик. Сквозь
слезы и всхлипывание она сказала: "Приезжай".
Дверь ему открыла другая девушка, это была и она, и не она. Похудевшая,
стриженная под мальчика, глаза заплаканные и серьезные.
- Ланочка... где твоя коса? - испуганно спросил он.
Она ничего не ответила и прошла в комнату, села на тахту, ее новая юбка
из тафты была похожа на пачку балерины, а маленькие ножки были одеты в белые
носочки и красные туфельки.
- Скажи мне, что с тобой случилось? Почему ты была в больнице? Я ходил
туда, но меня к тебе не пустили, сказали, что детям нельзя...
- Шурик, я не могу тебе ничего сказать, когда-нибудь потом. Но ты
должен обещать мне, что перестанешь ездить на дачу к деду... Я его
ненавижу, - совсем тихо прибавила она, и по ее щекам потекли слезы. Потом
она нагнулась и из-под тахты вынула обувную коробку, перевязанную бурой
бумажной веревкой.
- Это тебе на память.
- Что это? - Он взял коробку.
- Нет, ты сейчас в нее не смотри, потом раскроешь, когда домой
придешь. - У Ланочки глаза были добрые, и пушок над верхней губкой
зашевелился в грустной улыбке.
- Давай в дурачка поиграем, - робко попросил Шурик.
- Нет, я не могу, сейчас придет докторша, и тебе пора идти домой. Я не
хочу, чтобы она тебя видела, маме нажалуется...
Шурик вышел на улицу. Было промозгло и холодно не по-майски. Коробка
из-под туфель "Скороход", которую он крепко держал под мышкой, прожигала ему
бок. Он вышел на бульвар, сел на скамейку и развязал веревку. Сердце его
ушло в пятки. На дне коробки, в голубой гофрированной бумаге, лежала толстая
русая коса Ланочки.


* * *

В середине мая дед совсем переселился на дачу. Бабушка туда не ездила,
и он жил как сыч, возделывая грядки, обрезая кусты малины, высаживая новые
сорта трав. Была у него мечта - дожить до ста лет.
Московскую квартиру, обставленную немецкой трофейной мебелью, горками
хрусталя, коврами, кресла, зачехленные белыми простынями, которые снимались
по большим праздникам, Шура не любил. За ним со стены их парадной комнаты
вечно зыркали с фотографий лица деда и бабушки в военной форме. Шурику
каждый день приходилось проходить через эту залу, чтобы попасть в ванную.
Был в этой комнате большой платяной шкаф, который стал для Шуры надежным
другом и убежищем. Когда он оставался один или линял с уроков в школе, то
залезал в его чрево и прятался за ворохом одежды, аккуратно развешенной на
плечиках.
Детская память Шуры запечатлела рассказы о том, что эта квартира
досталась деду от выселения какой-то репрессированной семьи. Было в этом