"Сергей Есин. Марбург " - читать интересную книгу автора

Утром я стараюсь не есть ничего лишнего. Но так уж всегда получается,
что в еде я никогда не перечил Саломее. Она всегда скептически относилась к
моим привычкам в еде и недоумевала, как можно не любить то, что любит есть
она. Собственно, все подобные привычки в нас от родителей и от семьи, откуда
мы вышли. Ее родители и её семья взяли верх. Но зачем ссориться и
конфликтовать из-за пустяков? К чему заставлять человека делать то, чего он
заведомо не может? Саломея была интеллектуалка, отличница. Она закончила
школу с золотой медалью, но не умела пользоваться спичками и зажечь газ. Я
здесь не стану касаться ее семьи, вполне средняя, инженеры и учителя, но так
воспитали. Ох уж эта интеллигенция в первом поколении! Это тебе не
воспитание английских принцесс, которых среди прочего учили и штопать носки
и пришивать пуговицы. Когда Саломее надо было срочно подшить юбку и
выстирать блузку - это делал я. Она стала учиться хозяйствовать, когда вышла
за меня замуж и переехала ко мне в коммунальную квартиру. Тогда я ей
выстукивал на машинке как надо мыть кастрюли. Она была велика в другом. Но с
детства у нее были иные, чем у меня, вкусы к еде. Певицы не очень-то
стремятся сохранить талию. Диафрагма при пении должна опираться на вполне
земной фундамент, да и оперный спектакль забирает столько сил, которые
должны откуда-то браться. Я всегда и со всем смиряюсь.
Еще в нашей молодости, по утрам она кормила меня вымоченным в молоке и
яйцах, а потом поджаренным белым хлебом. Так питаются все англичане! Она
где-то это прочла. Потом по утрам мы стали есть разные молочные каши с
вареньем. Так завтракают все американцы! Когда наступила мода на романы
Хемингуэя, - мы стали есть яичницу с копченой грудинкой. Где сырники со
сметаной и овощные салаты? Где чашка кофе с молоком и ломтик сыра? Мужчина
должен есть много! От этой еды у меня случалась изжога, возникала отрыжка,
но я ни с чем не спорил, я ел, что мне дают и что вызывало одобрение
Саломеи. Саломея любила грузинскую кухню, шашлык на ребрышках, густое, как
цементный раствор лобио, острое и жирное сациви. Когда, после того, как она
заболела, врачи практически запретили ей есть овощи и фрукты, а
рекомендовали телятину и свинину, я тоже стал есть практически одно мясо.
По утрам я позволяю себе своевольничать. Если Саломея застает меня за
каким-нибудь выдавленным в немецкой соковыжималке морковным соком, она
язвительно произносит своим божественным контральто: "Хочешь прожить до ста
лет?". По утрам, через день, когда Саломею увозили на ее чудовищные
процедуры и когда она спала на час дольше, когда мы завтракали порознь,
потому что мне нужно было бежать на работу, я баловал себя. Скорее, я
понимал, что мне надо держаться, надо сохранять хоть какую бы то ни было
форму. У меня в отличие от огромной витальной силы Саломеи довольно слабое
здоровье. Ей просто не повезло, вышла из строя в организме деталь, которую
заменить слишком рискованно. Вот ее приятелю актеру Леониду Филатову эту
деталь заменили, пересадили почку, - и через несколько лет он умер. Снова
перешли на те же процедуры, что и Саломея, два знаменитых, сегодня еле
двигающихся кумира на соседних креслах в окружении электроники, окутанные
трубочками, по которым текут какие-то растворы и их соб-ственная кровь. Если
бы не ее эта болезнь, если бы не эта врожденная патология!
Сегодня вторник, в девять я уезжаю на работу, а в одиннадцать "Скорая
помощь" приедет за Саломеей. Теперь очередь за Ломоносовым, за другим
классиком: "Нередко впадает в болезни человек. Он ищет помощи, хотя спастись
от муки И жизнь свою продлить врачам вручает в руки". Я не ем яичницу с