"Корреа Елена Эстрада. Дом с золотыми ставнями " - читать интересную книгу автора

свою жизнь. А вы живите!" И вот мы живем, без него собираясь пить кофе на
веранде, где пустует его качалка, где так и чудятся - до сих пор и
навсегда - его могучие плечи, медлительная улыбка, голос, глубокий и низкий,
ставший чуть глуховатым в старости. Вот так, впятером, собирались на этом же
месте мы впервые, когда впервые хозяевами вошли в этот дом. Еще оставались в
доме своего деда старшие дети Сесилии и не осеняла нашу беседу тень дерева,
посаженного в тот год, когда родились мои двойняшки, Факундо и Сандра,
оказавшиеся моложе своих племянников, - но уже витал в этих стенах дух
Счастья, сопутствовавший нам в них более полувека.
У нас не оказалось посуды, и Филомено заварил кофе в какой-то жестянке,
а пили из нее по очереди, когда остыл. А потом как-то само собой разумелось,
что пить послеполуденный кофе семья собиралась сюда. Здесь решались все
мало-мальски важные дела. А когда семья разрослась, разветвилась, разошлась
отростками каждая в свой дом, к своему счастью, все чаще получалось, что мы,
пятеро основоположников, сходились посмотреть друг на друга и вспомнить
былые дни.
Ясно, больше всех вечеров скоротали здесь мы с Факундо. Летели годы,
десятилетия, к нашим титулам бабушки и дедушки добавлялись "пра", "пра",
"пра", пока кто-то из правнуков не назвал нас на ставший вдруг модным в
семье французский манер Гран Ма и Гран Па; и эти прозвания так и остались.
С годами все больше и больше становились мы похожи на старичков из
северной сказки про бузинную матушку, которую прочел нам кто-то из подросших
отпрысков, все чаще и чаще за кофейным столом вспоминали - без связи, без
последовательности - то, что было таким недавним, а оказалось так далеко. То
вспадало на ум, как расплескивают конские копыта мелкую воду, журчащую по
камням, то детство, то невольничий рынок, то захваченный с бою, с обломанной
мачтой корабль, а то наши скитания по глухому доныне, лесному, гористому
Эскамбраю.
Сердце щемило при этих воспоминаниях, потому что это была молодость,
это была любовь, и сердце щемило при взгляде глаз в глаза, - потому что вот
она, моя любовь, протяни только руку - статный и крепкий, до последних дней
жизни не сгорбившийся, не утративший богатырского разворота плеч и
насмешливой искры в зрачках. Важно ли, что мускулы высохли, потеряла
бархатистость и сморщилась кожа, а рубахи, облегавшие торс, повисли, как
паруса в безветренную погоду. Но мы были рядом в доме, нами завоеванном Доме
с Золотыми Ставнями, где витало завоеванное счастье и где победило согласие,
потому что упрямый негр после того случая, летом тысяча восемьсот сорок
четвертого года - да, пятьдесят три года назад - по обычаю нашего народа
признал своим сыном моего первенца, белого мулата Энрике.
Это стало венцом всего, что я, старая йоруба, могла желать в своей
жизни, завершением всего того, что мы прошли и что я и сейчас повторила бы:
и бессонницу, и голод, и плети, и...а, закрой рот, чертова негра! Не били
тебя давно, вот и мелешь пустое. А доведись опять до кнута, взмолилась бы не
хуже того паренька из толстой книги: "Да минует меня чаша сия!" Да, правда,
всем хочется счастья. Кому оно дается даром, кто платит по полной цене, но
не всем, ох, не всем удается ухватить в руки кусочек.
Смотрю на детей, они притихли и глядят мне в глаза. Небо в своей
благосклонности послало нам долгий век, и мы давным-давно пережили свою
пору; вокруг нас - другое время и другие люди. Где они все - друзья и враги,
белые, черные, цветные - какая разница, - те, кто любил нас и кто ненавидел?