"Ганс Гейнц Эверс. Богомолка" - читать интересную книгу автора

в руках. В то же время она очень увлекалась рукоделием, изготовлением кружев
и вышиванием. Время от времени она садилась за фортепьяно, хотя умела также
играть на стоявшем в часовне органе. Сидя с иголкой в руках, частенько
напевала, совсем тихо, - как правило, это были незамысловатые народные
мелодии. Лишь много лет спустя я понял, сколь абсурдным было то
обстоятельство, что женщина, никогда не имевшая детей, так любила
колыбельные песни. По тем же временам это казалось мне отражением ее
безграничной грусти, которая пленяла и завораживала меня, как, впрочем, и
все остальное в этой женщине.
С самого первого дня наши отношения приобрели вполне конкретные
очертания: она - царица, я - ее покорный паж, безнадежно влюбленный, но
обученный хорошим манерам. Временами она позволяла мне почитать ей,
преимущественно что-нибудь из Вальтера Скотта. Когда она шила или играла, я
обычно находился где-то поблизости; довольно часто она пела для меня. За
обеденным столом я сидел рядом с ней. Сэр Оливер нередко отлучался из дому,
так что мы подолгу оставались одни. Ее сентиментальность совершенно пленяла
меня, мне казалось, что она втихомолку скорбит о чем-то, и я считал своим
долгом страдать вместе с ней.
Вечерами она часто стояла у узкого окна одной из башенных комнат. Я
видел ее из парка и иногда в этот час заходил к ней. Мальчишеская
застенчивость не позволяла мне раскрыть рот; я на цыпочках спускался по
лестнице в сад, прятался за деревом и бросал в сторону окна долгие тоскливые
взгляды, наблюдая, как она подолгу стояла там, совершенно недвижимая. Она
часто сжимала ладони, и тогда по ее лицу пробегала странная дрожь, а
бездонные аметистовые глаза продолжали все так же неподвижно смотреть вдаль.
Казалось, она взирала в никуда, взгляд ее скользил поверх кустов, деревьев и
поражал своей отрешенностью.
Как-то однажды вечером мы с ней ужинали вдвоем. После этого долго
разговаривали и, наконец, прошли в музыкальный салон. Она играла для меня.
Но отнюдь не звуки музыки заставили меня покраснеть: я смотрел на ее белые
руки, на эти пальцы, которые словно не принадлежали человеку. Наконец она
закончила и полуобернулась ко мне. Я схватил ее ладонь, склонился над ней и
прикоснулся губами к кончикам этих неземных пальцев. В этот момент вошел сэр
Оливер. Леди Синтия в свойственной ей вежливой манере пожелала ему спокойной
ночи и вышла.
Сэр Оливер видел мой жест, не мог он не заметить и возбужденное горение
моих глаз, в которых беззвучно стонало неразделенное чувство. Он пару раз
прошелся по зале, очевидно с трудом сдерживаясь, чтобы не бросить мне
упрека. Потом подошел ко мне, положил ладонь на плечо и сказал:
- Ради всего святого, мой мальчик, будь осторожен! Я еще раз говорю,
нет - прошу, умоляю тебя: будь осторожен. Ты...
В эту секунду вернулась леди Синтия - ей надо было взять кольца,
которые она забыла на рояле. Сэр Оливер резко осекся, крепко пожал мою руку
и, поклонившись жене, вышел. Леди Синтия приблизилась ко мне, поочередно
надевая кольца, после чего протянула обе руки для прощального поцелуя. Она
не произнесла ни единого слова, но я воспринял это как приказ, наклонился и
покрыл ее ладонь жаркими поцелуями. Леди Синтия долго не отрывала руки, но
затем высвободилась и покинула меня.
Я испытал такое чувство, будто совершил неимоверно подлый поступок по
отношению к сэру Оливеру, и решил, что попросту обязан поставить его обо