"Неделько Фабрио. Смерть Вронского " - читать интересную книгу автора

зале в тот холодный московский вечер фамилии старых лингвистов, которые до
этого большинство из них вряд ли вообще слышало, но которые, благодаря своим
благозвучным окончаниям на "-ски", "-ич", "-ар" и "-ик", вызывали в
воображении картины наших родимых необозримых лугов и болот, комаров и пчел,
стоящих у воды рыбачьих домишек с сохнущими поблизости сетями и заботливых
предков с учеными седыми бородами, которые пекутся об общеславянской
ризнице.
Так нравилось ему слушать этих славных людей, которых, думал он,
"любовь и боль за разбросанный по миру народ заставили добраться даже сюда",
что и сейчас, в поезде, скорчившись от холода, он тщетно пытался воскресить
в памяти фамилию того великого словака ("они еще говорили, что он был
директором гимназии в Нови Саде", - бесполезно вертелось у него в голове),
который, как говорили гости-литераторы, "подразделял весь сербский народ на
православных и католиков" и своим авторитетом заставил Европу поверить в то
(и это Вронский тоже хорошо запомнил), что "далматинцы, славонцы, боснийцы и
дубровчане происходят от единого сербского корня", как добавил один из
гостей. Многие его не поняли, потому что откуда им было знать, что кроме
русских на земном шаре есть еще какие-то боснийцы и далматинцы, но
рассказывавший об этом тут же извлек на свет божий самые разные авторитетные
мнения, которые и из Берлина, и из Праги, а потом и из Вены подтверждали
правоту того самого достойного словака, причем датировались они "еще первыми
десятилетиями прошлого, девятнадцатого, века", так что перед ними тут же
открылся бескрайний океан спокойного удовлетворения и гордости, в который
они и окунулись, не обремененные ни научными сомнениями, ни личной
беспристрастностью, что, впрочем, частенько случается с простым человеком,
когда он неожиданно сталкивается с историей - учительницей жизни.
Однако гости, привычные к такого рода встречам, хорошо чувствовали, до
какой меры следует удовлетворять любопытство хозяев, поэтому умолчали о
многих других именах и многих других ученых мнениях, даже тех, которые
подкрепляли их утверждения. Лишь литературный критик-гастролер, тот, что
курил трубку, решился упомянуть имя нынешнего верного сына отечества,
которого Вронский запомнил потому, что тот оказался тезкой великого Вука,
"утверждавшего", по словам критика, "еще в те давние времена и
подкреплявшего свои доводы всей силой своего авторитета, что сербов
насчитывается пять миллионов, из них три миллиона православных, миллион и
двести тысяч мусульман, а остальные просто сербы католического
вероисповедания из Далмации, Славонии, Боснии и Хорватии". "Не так уж
много, - подумал Вронский, - но и они наши!"
Тут, в качестве реакции на все чаще упоминавшуюся Хорватию, посыпались
вопросы о том, что же там происходит и почему хорваты "плюют в миску, из
которой едят", как выразился один из слушателей, уже было собравшийся выйти
из зала, размахивая рукой с зажатой в ней ушанкой. После чего Вронский и
остальные услышали, что хорваты - это небольшой народ, который в прошлом
назывался иллирами и проживал в областях "между реками Купой и Дравой" и, в
отличие от сербского народа, не переселялся, "даже во времена революции 1848
года", - вставил один из гостей. Упоминалось и "иллирийское королевство",
главным стремлением которого было "стать частью царства сербского под
короной Карагеоргиевичей", но, как добавил другой гость, "все это осталось в
прошлом, и сейчас о нем можно только вспоминать!". "Почему?" - коротко и
простодушно спросила какая-то женщина из рядов слушателей. "Почему? Я вам