"Александр Александрович Фадеев. Последний из удэге (Роман)" - читать интересную книгу автора

перед ним проплывали лица Казанка, Боярина, белые ноги дочери старовера.
Иногда в этот призрачный мир врывались голоса Крынкина и Мартемьянова. Они
спорили о чем-то важном, даже не спорили, а вместе, не слушая друг друга,
ругали кого-то третьего. Сережа смутно понимал, что речь идет о подпольном
областном комитете, взявшем какую-то неправильную линию в партизанском
движении: об этом много говорил еще Сурков в Скобеевке.
- Какие глупости! - басил Крынкин. - Как это можно развертывать
движение, не организуя гражданской власти?..
- Я говорю: вопрос с деньгами возьмите, - сердито урчал Мартемьянов. -
Какие мужику деньги брать - сибирки или керенки? Нужен мужику закон или нет,
я спрашиваю?..
Сережа мучительно размыкал веки и вдруг замечал дрожащую желтую руку
телеграфиста, круглую тень от лампы, бродящую по полу. "Так... так-так...
так..." - однообразно выстукивал аппарат.
- Конечно, они не связывают это... - басил Крынкин, не слушая
Мартемьянова.
"Не связывают? - думал Сережа, задремывая и путая склоняющиеся к нему
лица Казанка и Боярина. - Но разве можно их связать... Да, связать их?.."
Аппарат в это время примолк. Сережа снова открыл глаза: телеграфист,
приняв с аппарата руку, безразлично смотрел вверх. И вдруг новый, чужой,
короткий металлический стук прозвучал в комнате.
- Есть Скобеевка, - равнодушно сказал телеграфист.
- Ага!.. Ну, пущай Суркова позовут. - Мартемьянов слез с подоконника.
Аппарат продолжал стучать. Белая лента, извиваясь, поползла по столу.
- Предревкома Сурков у аппарата, - не глядя на ленту, произнес
телеграфист: он ловил на слух.
- Ну, ну, - заволновался Мартемьянов. - Скажи ему: Мартемьянов, мол,
замревкома, слушает... Пущай выкладывает свои новости, или что там у них.
Телеграфист стал передавать.
- "С месяц как приехал Чуркин... из областкома, - тягуче заговорил он
через минуту. - Настаивает проведении... старых директив..."
Мартемьянов и Крынкин переглянулись.
- "На Сучанском руднике... Сосредоточение японских войск..."
- Я так и думал, - хмуро сказал Крынкин.
- "Под рудником... новые стычки... Осложнение хунхузами... Собирается
корейский съезд... Под Шкотовом бои с американскими, японскими войсками...
Подробнее нельзя по аппарату... Срочно возвращайтесь..."
Сережа, закрыв глаза, слушал медлительный голос телеграфиста, и мысль
его бежала по проводам над дикими, стынущими в ночи хребтами, над темными
безднами долин с вкрапленными в них кое-где мигающими огнями деревень, над
всей огромной мятежной, бодрствующей страной, где бродит теперь поднявшийся
с логова зверь и чадные костры кочевников льют в небо оранжево-сизые дымы.
Где-то, за триста с лишним верст, в такой же комнатке так же склонился над
аппаратом телеграфист, и Сурков, сунув в карманы руки, покачиваясь слегка
своим квадратным туловищем, диктует эти слова.
Сережа видел темные скобеевские улицы с бодрствующими часовыми на
перекрестках, деревянные корпуса больницы со светящимися окнами. Высокий и
все еще стройный отец, в белом халате, со свернутой набок черной бородкой,
стоит над раненым и щупает пульс. А рядом склонилась сиделка и смотрит
соболезнующим взглядом то на отца, то на раненого. "Какая это сиделка? Может