"Александр Александрович Фадеев. Последний из удэге (Роман)" - читать интересную книгу автора

приятным урчащим голосом, в котором слышались уже стариковские нотки, и
подмигнул Сереже.
Сбросив ружье и котомку, он долго смотрел по сторонам, прикрывая рукой
глаза и бормоча что-то себе под нос. И на его широком добродушном лице
Сережа поймал выражение какой-то внутренней неловкости: беспокойного
внимания, удивленной грусти. Мартемьянов точно искал или силился узнать
что-то - и не мог, или узнавал - и поражался. Потом он опустил руку, но все
продолжал стоять, задумчиво уставившись в пространство, и это новое
выражение особенно не вязалось с ним: обычно он всегда находился в ладном
неторопливом движении - всегда говорил или делал что-нибудь. Вдруг глаза его
повлажнели. Он склонил голову и стал свертывать цигарку, руки у него
дрожали.
"Да что это с ним сегодня"? - недоумевал Сережа.
- Вот ты насчет хунхузов спрашивал, - заговорил Боярин, вытянув босые
ноги и лениво разглядывая их. - Се лето столько их нашло, что не только там
гольду или газу, а и русскому проходу не стало. И откуда они только
взялись?.. Старики бают, мол, восстание пошло, так инороды тоже
взбунтовались промеж себя, вроде как бы и мы, и не хотят байту хунхузам
платить, а хунхузы вроде бы пришли на усмирение. С этих инородов - и русских
до нитки обдерут... Почему это со штабу с вашего приказу никакого нет?
Насчет инородов этих?.. Выселить бы их, что ли?.. Тут и самим-то земли не
хватает...
- Болтают дураки, а ты за ними - как попугай, а своей головы, видно, и
нет!.. - вдруг со страшным волнением сказал Мартемьянов. - "Выселить"!..
Понятие иметь надо... - добавил он, едва сдерживая себя и густо багровея. -
Наш брат всегда вот так, - через некоторое время заговорил он, уже
успокаиваясь. - Работать сами не умеем, да еще норовим на своего же брата
верхом сесть: вали, брат Савка, у тебя и язык другой, и глаза косые, и пар
заместо души!.. А ежели по-настоящему разобраться, народ этот куда лучше
нашего - простой, работящий, друг дружке помогают, не воруют...
- Уж и не воруют? - усомнился Боярин.
- Ну, конечно! Наш брат разве поверит, чтоб на свете люди были, что и
не воруют!.. А я вот тебе скажу...
Как все не очень далекие, но крепко убежденные в чем-нибудь главном
люди, Мартемьянов любил поучать. Но он так верил сам в то, что говорит, и
такой наивной важностью светились в это время его добрые синеватые глаза с
простодушной пестринкой, что никто на него не обижался. Не обиделся и
Боярин.
- Что ж, может, и зря болтают, - сказал он уклончиво. - Домой мне
собираться пора, - солнце-то, вон оно где... - И, недоверчиво скользнув
глазами по Мартемьянову и по Сереже, он потянулся за портянкой. - Обратно-то
мне трактом придется: к обеду тут такой туман застелит - не вылезешь...
- Туман? - удивился Сережа.
- А вона. - И Боярин кивнул к морю, где вставала на горизонте
мутно-серая пелена.
На этом перевале они и простились.
- Увидимся на съезде, - дружелюбно сказал Мартемьянов.
- Прощайте, товарищ Шпак, на съезде увидимся, - с чувством сказал
Сережа и покраснел от жалости.
Боярин, плохо переобувшийся, так, что клоки его портянок торчали во все