"Джорджо Фалетти. Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)" - читать интересную книгу автора


Не странно ли, что в этот самый день,
Когда весь свет померк, весь мир поник,
Когда на солнце набежала тень,
Туманя вечности безмолвный лик,
Пришлось мне в перепадах настроений
Сменить законы вечных заблуждений.
Не странно ли, что лучшему из лучших
Вдруг выпало, вселенную кляня
И положась на Бога, как на случай,
Сказать: "Нет, небеса не для меня".
За жизнь цепляясь из последних сил,
Я мрак в душе на милость заменил.

В припеве к завораживающей хрипотце Коннора Слейва присоединился
чистый, как хрусталь, голос певицы, что вышла из полутьмы и разделила с ним
свет и внимание зала. Два абсолютно разных голоса и по тембру, и по окраске
неожиданно слились в один, стали неразрывны, как свет и тень, как гордость и
сожаление, как осознанный выбор и неотвратимость судьбы, как все то, о чем
они пели.

В земном аду, средь суетливых дел,
Растратил я небесный свой удел,
И ангел мой навеки улетел.

Выплескивая свою боль, два голоса врачевали чужую.
Морин посетило необъяснимое чувство, которого она тут же устыдилась. Ее
вдруг кольнула ревность к этой сладкоголосой певице, ставшей частью музыки и
жизни человека на сцене с таким восторгом и самоотречением, какого не
сыграешь на публику.
Миг необоснованной ревности был проглочен, как горькое лекарство, едва
Слейв закончил песню и положил на плечо скрипку. В мгновение ока певца не
стало, то есть физически он был там, перед всеми, но душа его явно была
где-то далеко, в параллельном мире, и оставила открытый проем, чтобы, кто
пожелает, мог последовать за ним туда. Быть может, под влиянием только что
услышанной песни и его огромного таланта Морин сказала себе, что если
змей-искуситель не выдумка, то вот он, играет перед ней на скрипке. На всем
протяжении концерта она так и не смогла стряхнуть с себя неизъяснимое
очарование этого вездесущего артиста. Казалось, он сидел в публике, слушая
себя, и был в оркестре, аккомпанируя себе, и увлекал за собой всех в
антимир, и в то же время не был нигде и ни с кем.
Потом она наблюдала, как он принимает заслуженные аплодисменты, и по
выражению его лица догадалась, что работа его не окончена, а только
начинается. Ей стало совершенно ясно, что работой для него является
повседневная жизнь, а настоящей жизнью - несколько часов музыки, украденных
у снисходительного света рампы.
Но магия, как и все в этом мире, окончилась с падением занавеса.
Зажегся обыденный свет, и публика освободилась от коллективного гипноза;
каждому зрителю вернули его душу, которую он или она запрятали под пиджаки,
галстуки и вечерние платья.