"Ханс Фаллада. Маленький человек, что же дальше? (роман, 1932) " - читать интересную книгу авторапивом, и, когда я вернулся от него домой, все уже было кончено: я принял
предложение работать у него бухгалтером с жалованьем в сто восемьдесят марок. А я ничего толком в настоящей бухгалтерии не смыслил. - Ох, милый! Ну, а прежний хозяин, Бергман? Что он сказал? - Он был огорчен. Уговаривал. Все время твердил; "Откажитесь, Пиннеберг. Нельзя же с открытыми глазами в петлю лезть?! Неужели вы хотите на его дочке жениться, когда сыночек того и гляди доведет своего тателе до белой горячки. А дочка еще хуже братца". - Он так и сказал - тателе? - Понимаешь, здесь еще есть старые правоверные евреи. Они нисколько не стесняются того, что они евреи, даже наоборот. Бергман часто говорил: "Не будь подлецом, ты ведь еврей!" - Я евреев не очень-то люблю, - говорят Овечка. - А что у них с дочкой? - Представь себе, тут-то и зарыта собака. Четыре года прожил я в Духерове и не знал, что Клейнгольц хочет во что бы то ни стало сбыть дочь с рук. И мать хороша, - вечно в какой-то вязаной кофте по всему дому шляется и целый день ругается, а уж дочь и того чише, ее, стерву, Мари зовут! - И тебя, бедненький мой, хотели на ней женить? - Меня хотят на ней женить, Овечка! Клейнгольц держит только холостых служащих, нас у него трое, но за мной они больше всего охотятся. - А сколько лет этой Мари? - Не знаю, - коротко бросает он. - Впрочем, нет, знаю: тридцать два. А может, и все тридцать три. Неважно. Я же на ней не женюсь. - Ох ты, мой бедненький. Да разве это возможно: ему двадцать три, а ей тридцать три! - сокрушается Овечка. попробуй только надо мной издеваться, чтоб я тебе тогда еще хоть раз что сказал... - Да я же не издеваюсь... Но, знаешь, мальчуган, ты должен согласиться, что это все-таки смешно. Она хорошая партия? - В том-то и дело, что нет. Торговля не так уж доходна. Старик Клейнгольц слишком много пьет, а кроме того, покупает слишком дорого" а продает слишком дешево. Торговля достанется сыну, ему сейчас только десять лет, А Мари достанутся всего несколько тысяч марок, да я то еще неизвестно, достанутся ли, вот потому никто до сих пор и не клюнул. - Так вот оно что,- говорит Овечка.- И это ты хотел от меня скрыть? Потому и обвенчался тайком, потому и верх на машине велел поднять и руку с обручальным кольцом в кармане держал? - Ну да, все потому. Господи боже мой, если станет известно, что я женат, мать с дочерью через неделю меня выживут. А тогда как быть? - Тогда опять поступишь к Бергману! - Об этом и думать нечего! Видишь ли,- он мнется, но потом все же продолжает - Бергман мне наперед сказал, что с Клейнгольцем у нас дело не сладится. И говорил: "Пиннеберг, вы вернетесь ко мне! Куда вам в Духерове податься? Только к Бергману! Да,- сказал он,- вы вернетесь ко мне, Пиннеберг, и я вас возьму. Но сперва вы мне покланяетесь; месяц по крайней мере походите на биржу труда и ко мне - кланяться, чтобы я взял вас на работу. За такой бессовестный поступок полагается наказание!" Вот что сказал Бергман, не могу же я после этого опять к нему. Ни за что, ни за что этого не сделаю. |
|
|