"Джон Фанте. Подожди до весны, Бандини" - читать интересную книгу автора

монахиням и входить в тихих толстых башмаках. Пустые парты грустно
рассказывали об ушедших детях, а его собственная, казалось, им
сочувствовала, и интимно-тепло советовала ему: иди домой, я тут побуду
одна с остальными. Поцарапанная и разрисованная его инициалами, вымазанная
и заляпанная чернилами, парта устала от него так же, как и он от нее.
Теперь они чуть ли не ненавидели друг друга, однако переносили соседство
очень терпеливо.
Сестра Селия встала, собирая тетради.
- В пять можешь идти, - сказала она. - Но при одном условии...
Летаргия его поглотила какое бы то ни было любопытство, чем же может
оказаться это условие. Растянувшись на лавке, оплетя ногами парту перед
собой, он мог лишь тушиться в собственном отвращении.
- Я хочу, чтобы ты ушел отсюда в пять часов, сходил в Церковь и
попросил Деву Марию благословить твою мать и дать ей все счастье, которого
она заслуживает...
бедняжка.
С этим она вышла. Бежняжка. Его мать - и бедняжка. Слова ее вызвали в
нем такое отчаяние, что выступили слезы. Везде одно и то же, всегда его
мать - бедняжка, вечно бедненькая, всегда, это слово, постоянно в нем и
вокруг него, и внезапно он не выдержал в этой темной комнате и заплакал,
всхлипами выдавливая из себя это слово, плакал и давился, не из-за этого,
не по ней, не по матери, а по Свево Бандини, по отцу, по этому взгляду
своего отца, по его корявым рукам, по его инструментам каменщика, по
стенам, которые строил его отец, по ступеням, карнизам, зольникам и
соборам, все они так прекрасны, по этому своему чувству, когда отец пел об
Италии, об итальянском небе, о Неаполитанском заливе.
Без четверти пять его страдания исчерпали себя. Класс почти полностью
погрузился в темноту. Он вытер рукавом нос и почувствовал, как в сердце
его поднимается удовлетворение, хорошее ощущение, покой, сведший на нет
оставшиеся пятнадцать минут. Ему хотелось зажечь свет, но на другой
стороне пустыря стоял дом Розы, и школьные окна были видны с ее заднего
крыльца. Она может заметить, что горит свет, а это напомнит ей, что он до
сих пор сидит в школе.
Роза, его девчонка. Терпеть его не может, но она - его девчонка. Она
знает, что он ее любит? Поэтому же она его ненавидит? Видно ли ей, какие
таинственные вещи происходят у него внутри, и поэтому она над ним смеется?
Он подошел к окну и увидел свет на кухне у Розы. Где-то в этом свете Роза
ходит и дышит. Может, делает сейчас уроки, поскольку она очень прилежна и
получает самые лучшие оценки в классе.
Отвернувшись от окна, он подошел к ее парте. Не похожа на остальные:
чище, более девчоночья, поверхность ярче и отполированнее. Он посидел на
ее месте, и это привело его в восторг. Его руки ощупывали дерево парты,
полочку, где она держит учебники. Пальцы наткнулись на карандаш. Он
внимательно его осмотрел: нашел слабые отпечатки розиных зубов. Поцеловал
его. Поцеловал учебники, которые нашел в парте, все до одного, аккуратно
обернутые белой клеенкой, пахшей чистотой.
В пять часов, пошатываясь от любви и от Розы, Розы, лишь это имя
стекало с его губ, он спустился по лестнице и вышел в зимний вечер.
Церковь Св.Катерины стояла прямо перед школой. Роза, я люблю тебя!
В каком-то трансе он прошел во мраке, окутавшем центральный проход,