"Джон Фанте. Подожди до весны, Бандини" - читать интересную книгу автора

- Спи. Кто тебя спрашивает? Спи.
- Сколько времени?
- Мужчине пора вставать. А женщине время спать. Закрой рот.
Она так и не привыкла к его ранним подъемам. Ее часом было семь, не
считая того времени, что она провела в больнице, а однажды залежалась в
постели до девяти, так у нее от этого разболелась голова, этот же человек,
за которого она вышла, всегда подскакивал в пять зимой и в шесть летом.
Она знала, как он мучается в белой каталажке зимы; она знала, что к тому
времени, как она поднимется два часа спустя, он уже разгребет лопатой все
комки снега до единого на всех дорожках, и во дворе, и за ним, да еще
почистит полквартала улицы, под бельевыми веревками, весь тупик до самого
конца, громоздя отвалы повыше, передвигая сугробы, злобно врезаясь в них
своей плоской лопатой.
Так оно и вышло. Когда она встала и скользнула ногами в шлепанцы,
пальцы врастопырку, словно обтрепанные цветочки, и выглянула в кухонное
окно, он там и оказался: в тупике, за высоким забором. Великан, а не
мужчина, гигант, ставший вдруг карликом, прятался за шестифутовой оградой,
а его лопата то и дело выныривала из-за нее, взметая клубки снега к
небесам.
Но он не развел огня в кухонной печке. Ох нет, никогда не разожжет
кухонную печь. Что он - баба, огонь разводить? Хотя иногда можно. Как-то
он повез их в горы жарить бифштексы, и абсолютно никому, кроме него
самого, не позволено было разводить костер. Но кухонная печь! Он что -
баба?
Такая холодина сегодня утром, такая холодина. Зубы ее стучали и
разбегались прочь. Темно-зеленый линолеум по ногами - словно каток, а
сама печка - как глыба льда. Что это за печь, а? Деспот, неукротимый и
своенравный. Она постоянно улещивала ее, ублажала, уговаривала эту черную
медведицу, подверженную припадкам бунтарства, бросавшую Марии вызов: а вот
не запылаю; вздорная и сварливая тварь, которая, разогревшись и уже
испуская сладкое тепло, вдруг впадала в неистовство и раскалялась до
желтизны, грозя спалить весь дом. Только Марии удавалось справиться с этой
черной тушей капризного железа, и она подкармливала ее по веточке, лаская
робкое пламя - вот тебе еще чурочка, и еще, и еще одна, - пока то не
начинало ворковать под ее ласками, железо нагревалось, духовка
раздувалась, а жар бился в нее, и вот уже печь похрюкивала и постанывала
от удовольствия, как идиотка.
Она была Марией, и печка любила только ее. Стоило Артуро или Августу
закинуть ей в жадную пасть кусок угля, как она сходила с ума от
собственной лихорадки, краска на стенах пузырилась волдырями, а она
пылала, пугающе пожелтев, - обломок ада, шипевший, зовя Марию, и та
приходила хмуро и умело, с тряпкой в руке, подправляла там и сям, проворно
задвигала вьюшки, перетряхивала все ее нутро, пока печь не входила снова в
свою нормальную глупую колею. Мария с руками не больше потрепанных розочек
- а эта черная дьяволицы была ее рабыней и взаправду нравилась Марии. Она
чистила ее до блеска, до порочных искорок, так, что никелированная
пластинка с торговой маркой злобно скалилась, словно пасть, слишком гордая
своими прекрасными зубами.
Когда языки пламени, наконец, поднялись, и печь простонала свое доброе
утро, она поставила воду для кофе и вернулась к окну. Свево стоял возле