"Джозеф Шеридан Ле Фаню. Живописец Шалкен" - читать интересную книгу автора

сорваться с уст рассерженного художника, застыли у него на губах. Едва
оправившись от неожиданности, Шалкен вежливо пригласил странного гостя сесть
и спросил, не желает ли тот передать его наставнику какое-либо послание.
- Сообщите Герарду Доуву, - произнес незнакомец, ни на волос не изменив
позы, - что завтра вечером, в этот же час и, по возможности, в этой же самой
комнате с ним желает говорить минхеер Вандерхаузен из Роттердама. Разговор
пойдет об очень серьезных вещах. Это все.
Закончив свою речь, незнакомец повернулся и, не успел Шалкен сказать
хоть слово в ответ, быстрым, однако почти неслышным шагом вышел из комнаты.
Юноше стало любопытно, в какую сторону по выходе из особняка пойдет
почтенный роттердамский бюргер, и он торопливо подошел к окну, выходившему
на улицу прямо над дверью. Парадный вход отделялся от внутренней двери в
комнату художника довольно обширным вестибюлем, и Шалкен был уверен, что
занял свой наблюдательный пост прежде, чем старик успел выйти из дому. Он
долго прождал у окна, однако на улице так никто и не появился. Незнакомец не
мог покинуть дом иным путем, так как другого выхода в здании не было. Куда
же исчез диковинный старик? Может быть, он с недобрым умыслом укрылся
где-нибудь в потайном углу вестибюля? В сердце Шалкена закралась смутная
тревога, внезапно ему стало страшно оставаться в студии одному, но вместе с
тем он не мог заставить себя пройти через вестибюль. В сравнении с
незначительностью происшествия страх его казался необъяснимо силен; сделав
над собой усилие, юноши решился выйти из комнаты. Шалкен запер дверь,
положил ключ в карман и, не оглянувшись ни направо, ни налево, пересек
коридор, в котором только что прошел, а может быть, до сих пор скрывается
таинственный посетитель. Только очутившись на улице, художник перевел дух.
- Минхеер Вандерхаузен! - рассуждал сам с собой Герард Доув, ожидая
приближения назначенного часа. - Минхеер Вандерхаузен из Роттердама! До
вчерашнего дня ни разу о таком не слыхал. Чего он от меня хочет? Наверно,
попросит написать портрет, а может быть, бедный родственник просится в
ученики, или нужно оценить коллекцию, или же... хм! Вряд ли, никто в
Роттердаме не мог оставить мне наследство. Что ж, вскоре мы узнаем, что у
него за дело ко мне.
День клонился к закату. Как и накануне, все мольберты, за исключением
того, где работал Шалкен, пустовали. Герард Доув нетерпеливо мерил комнату
шагами, то и дело останавливаясь, чтобы повнимательнее рассмотреть работы
учеников, но затем снова подходил к окну, глядя на прохожих, спешивших по
сумеречному переулку, где располагался особняк старого художника.
- Если не ошибаюсь, Годфри, - проворчал Доув, оторвавшись от
бесплодного созерцания полутемной улочки, - ты сказал, что он обещал прийти,
как только часы на ратуше пробьют семь?
- Да, господин, когда я увидел его, как раз пробило семь часов, -
ответил ученик.
- Значит, время близится, - заключил мастер, взглянув на брегет,
большой и круглый, как апельсин. - Минхеер Вандерхаузен из Роттердама -
верно я говорю?
- Да, таково его имя.
- Пожилой человек в богатом костюме? - задумчиво расспрашивал Доув.
- Насколько я сумел разглядеть, - ответил ученик, - он был немолод,
однако и не очень стар. Платье на нем было роскошное и строгое, как у
богатого, уважаемого бюргера.