"Джозеф Шеридан Ле Фаню. Зеленый чай" - читать интересную книгу автора

коляске в любой удобный для Вас час, я же всегда на месте. Вы скажете,
конечно, что мне не следует оставаться в одиночестве. Но я перепробовал все.
Приходите и убедитесь сами".
Я позвал слугу и сказал, что собираюсь к мистеру Дженнингсу в тот же
вечер.
Вечером, когда я по короткой сумрачной аллее из вязов подъезжал к
старомодному кирпичному дому, затененному и почти совсем скрытому густой
листвой, мне подумалось, что лучше бы мистер Дженнингс остановился в
меблированных комнатах или в гостинице. Избрав это место, такое унылое и
безмолвное, он поступил необдуманно. Дом, как я узнал, принадлежал мистеру
Дженнингсу. Проведя день или два в городе, но решив почему-то, что
оставаться там долее ему невмоготу, мистер Дженнингс прибыл сюда. Объяснялся
этот переезд, вероятно, тем, что здесь он жил на всем готовом, был
предоставлен сам себе и свободен от необходимости думать и принимать
решения.
Солнце уже село, и с запада струился красноватый рассеянный свет, какой
бывает только вечером, - зрелище, знакомое каждому. В холле было совсем
темно, но в дальнюю гостиную, окна которой выходили на запад, проникал все
тот же сумеречный свет.
Я сел и устремил взгляд в окно: деревья, в изобилии росшие окрест, были
залиты медленно меркнувшим заревом, величественным и печальным. В углах
комнаты уже сгустились тени; очертания предметов начали расплываться, сумрак
постепенно проникал и в мое воображение, готовое к встрече с чем-то
зловещим. Так я дожидался в одиночестве, пока не явился мистер Дженнингс.
Открылась дверь передней комнаты, и, плохо различимая в красноватом вечернем
освещении, показалась его высокая фигура. Он вошел неспешно, крадущимися
шагами.
Мы обменялись рукопожатием, и Дженнингс уселся рядом со мной у окна,
где было еще достаточно светло, чтобы видеть лица друг друга. Он тронул меня
за рукав и, минуя околичности, сразу же приступил к рассказу.

6. Как мистер Дженнингс впервые обнаружил, что он теперь не один

Перед нами на западе слабо светился небосклон, величаво раскинулись
безлюдные в те дни леса Ричмонда, а вокруг сгущался сумрак, и на неподвижном
лице моего собеседника (оставаясь добрым и ласковым, оно все же изменилось:
увидев его, вы сказали бы, что это лицо страдальца) покоился случайный
тусклый отблеск вечерней зари; бывает так, что это неяркое сияние внезапно
выхватывает из тьмы какой-нибудь предмет и на его поверхности
мгновение-другое пляшут неотчетливые светлые блики. Тишина не нарушалась
ничем - ни дальним громыханием экипажа, ни лаем собаки. Внутри дома также
царило безмолвие - уныние холостяцкого жилища, которое посетила болезнь.
Вглядываясь в это искаженное мукой лицо, странно рдевшее на фоне
темноты и похожее на портрет кисти Схалкена[12], в отдаленном квартале.
Однажды я засиделся у него дольше обычного. Выйдя на улицу и не увидев
поблизости ни одного кеба, я поддался искушению сесть в омнибус, который
ходил вблизи моего дома. Когда омнибус достиг одного старого здания (вы,
возможно, обратили на него внимание, там по обе стороны двери растут по
четыре тополя), было уже темно - темнее, чем сейчас. Со мной вместе вошел
единственный, за исключением меня самого, пассажир. Мы поехали быстрей. Были