"Клод Фаррер. Последняя богиня" - читать интересную книгу авторакак один человек, все сразу предъявят свои увольнительные свидетельства. Я
уже предъявил свое, само собою разумеется. Так же решительно, как она только что отказывалась верить, что я - действительно я, госпожа д'Офертуар отказывается теперь верить, что Европа объявила себе войну: - О! Фольгоэт, не говорите так. Господь да сохранит нас, потому что за словами следуют дела... Фольгоэт, Фольгоэт, совершенно невозможно, чтобы вы, вы... царь симфоний и опер... чтобы вы дошли до этого отречения: вам превратиться в солдата... в мясника, в живую, закованную в латы и броню, снабженную пистолетами, кинжалами, не знаю чем, механику... В дикого зверя, до сапогов запачканного кровью. (Как, как, "до сапогов"? за исключением Кота в Сапогах, ни одно животное, даже дикое...). Фольгоэт, Фольгоэт! надо жить и умирать в красоте, Фольгоэт!.. Она продолжает. Но я не слушаю более, потому что вдруг начинает говорить в свою очередь маркиз Трианжи. Он говорит очень немного, чтобы сказать что-нибудь: - Дорогой друг, неужели? Значит, война... только война... возвращает вас в Париж... так внезапно?.. Ах, ах!.. Значит, меня могло бы вернуть назад что-то иное, совсем не то, что война?.. До такой степени даже, что маркиз Трианжи, - который, однако, совсем не какая-нибудь госпожа д'Офертуар, - мог бы принять это "что-то" за причину, а войну за предлог... Как счастливы слепые, и как был сострадателен всемогущий изобретатель вышеописанной игры, дав нам в подарок этот язык, за неимением которого мы рисковали бы показать каждому нашу мысль слишком обнаженной!.. - Ох, дорогой друг! Я очень хорошо понимаю, что моя Энгрова скрипка... (я хочу сказать - моя морская служба) может быть неизвестна всему Парижу... Точно так же, как неизвестна моя музыка и моя химия. Но мне хочется объяснить вам кое-что... Это совсем пустячок, который имеет интерес только для меня: моя настоящая Энгрова скрипка - это мои симфонии и концерты, даже мои реторты и пробирки... тогда как море и корабли - вот мое истинное призвание, вот мое избранное ремесло, вот к чему тянули и влекли меня все мои вкусы, все мои стремления, все, все, что могло сделать из меня что-нибудь... может быть, кого-нибудь... человека наконец... а не жалкое существо, каким я сделался!.. Бесконечно учтиво, бесконечно сомневаясь также в моей скромности, маркиз Трианжи кланяется и протестует: - "Жалкое существо", вы? Господин де Фольгоэт, ручаюсь, что вы не найдете ни одного настоящего парижанина, ни римлянина, ни флорентийца, который согласился бы употребить это выражение, говоря о вас. Ох! Верит ли он? Я с трудом верю. Впрочем, у меня нет времени, чтобы возражать: госпожа д'Офертуар, которая начинала уже серию восклицаний, служащих прелюдией для всех самых ничтожных ее фраз, останавливается на первом "Ах!": дверь в глубине комнаты приоткрывается, и портьера из старинной парчи, которая скрывает эту дверь, чуть-чуть, медленно раздвигается. На матовом, нежном золоте ткани появляется рука. Рука... самая совершенная из всех, какими я когда-либо любовался в мраморе или во плоти... безукоризненная рука в самом античном смысле этого слова... |
|
|